крепостными стенами, обсаженными кипарисами, быстрым серебрящимся потоком, красочной процессией с хоругвями и запряженными в плуги волами. Она догадалась, что художник стремился продемонстрировать контраст между двумя мирами – миром интеллекта и миром действия, и попыталась вспомнить, где она видела подобную живопись раньше. Товарищи – так Корделия мысленно называла вездесущую когорту революционеров, повсюду сопровождавших ее отца, – обожали обмениваться весточками в картинных галереях, и Корделия часами бродила среди картин, дожидаясь момента, когда неприметный посетитель ненадолго задержится рядом с ней, чтобы о чем-то предостеречь или что-то сообщить. Эти уловки всегда казались ей детским и излишне театральным способом поддержания связи, но в галереях было по крайней мере тепло, и ей доставляло удовольствие рассматривать картины. Вот и сейчас, глядя на маленькую картину, она испытала схожее чувство радости. Наверное, картина нравилась и ему. Неужели он наслаждался и той вульгарной фотографией, которую она подобрала в саду? Что же больше отвечало его наклонностям?
Завершив осмотр, она сварила себе кофе, воспользовавшись пакетиком из его запасов и его керосинкой. Затем вынесла из гостиной стул и уселась с чашкой на коленях, подставив лицо жарким лучам. Она почувствовала себя счастливой, расслабленно вслушиваясь в тишину и жмурясь от яркого солнечного света. Но одновременно она знала, что настало время для выводов. Она осмотрела коттедж, следуя рекомендациям Шефа. Что же она узнала о погибшем? К каким пришла заключениям?
Он был помешан на чистоте и порядке. Его садовый инвентарь аккуратно хранился в укрытии в образцовой чистоте. И в то же время он бросил копать, не дойдя всего двух футов до конца грядки; оставил торчать в земле вилы; небрежно скинул у двери ботинки с налипшей землей. Прежде чем наложить на себя руки, он сжег все свои бумаги, но не вымыл за собой чашку из-под кофе. Он приготовил себе на ужин рагу, но не притронулся к нему. Овощи для рагу чистились заранее, возможно, и накануне, но само блюдо явно предназначалось для вечера. Кастрюля оставалась на плите и была полна до краев. Разве кто-нибудь скажет, что он готовился разогревать еду, оставшуюся после прежней трапезы? Выходит, он принял решение свести счеты с жизнью уже после того, как поставил кастрюлю на огонь. Зачем же готовить себе еду, раз съесть ее уже не представится возможности?
А разве может быть, чтобы здоровый молодой человек, придя домой после часа-другого тяжелой работы на земле, чтобы полакомиться поспевшим блюдом, впал вдруг в состояние скуки, горечи, тоски и отчаяния, единственным выходом из которого остается самоубийство? Корделия помнила моменты, когда она чувствовала себя глубоко несчастной, однако ни разу не случалось так, чтобы подобное состояние овладело ею после добровольных физических упражнений, наградой за которые должна послужить дымящаяся тарелка. И почему именно чашка кофе – та самая, которую забрала полиция? В кладовой было пиво;