Сергей Захаров

Четыре призовых. И два обычных


Скачать книгу

с желтоватым черепом, рекрута грядущей революции.

      По телевизору давали экстренные новости; бармен сделал звук громче, и я не мог не увидеть его. Во время акции протеста у здания парламента, организованной оппозицией, возникла потасовка между манифестантами и полицией, переросшая в настоящее побоище. Один из взрывпакетов, брошенный из толпы в полицейский кордон, оказался совсем не безобидным – два стража порядка получили серьезные ранения: один умер на месте, а второй – по пути в больницу. В ответ полицейские открыли шквальную стрельбу резиновыми пулями, а с близкого расстояния и при несчастливом стечении обстоятельств это чревато самыми нехорошими последствиями.

      Началась давка, толпа устремилась в узкие улицы, выходившие на площадь перед парламентом, но три человека остались лежать – и одного из них я узнал с ходу. Он лежал, подтянув ноги к животу, со свернутой набок нежной шеей и кроваво-студенистым месивом в чаше левой глазницы. Желтоватый длинный череп его казался мертвым яйцом, давно позабытым на черных камнях мостовой. Резиновая пуля угодила ему в глаз. Я узнал его сразу, потому как видел не далее, как сегодня утром, на расстоянии двух метров от себя, и съемка, сделанная крупным, хоть и дерганым, планом, не оставила мне сейчас даже малой возможности ошибиться: на восковой голове покойника красовалась крупная, в форме сердечка, родинка.

      Публика в баре затихла, после возмущенно загудела.

      – Проклятые сволочи! – Жозеп, бармен, выругался.

      – Сегодня утром этот маленький, лысый, с выбитым глазом, был в твоем кафе, – громко, стараясь перекрыть общий гул, сказал ему я.

      – Вот как? Ну, я не помню, – ответил он. – Может, и был – я не видел. Разве что на террасе… Проклятые сволочи!

      Впрочем, был или не был – это вряд ли имело какое-то значение. Я расплатился и вышел, чтобы подняться к себе. Дома у меня было бренди, а еще – бутылка «Джек Дениэлс», и я вполне мог продолжить пьянство в одиночестве. Сейчас мне как раз внезапно захотелось его – одиночества. В тишине, приправленной мягким дымком теннессийского виски, седьмой номер, – можно было, пожалуй, и доразмышляться до чего-нибудь.

      Да, однажды я был на революции, более того – я участвовал в ней и замечательно помню, как это. Плохо одетые люди с прекрасными и сумасшедшими глазами ненавидели таких же плохо одетых людей с обратной стороны баррикады и пытались причинить своим заклятым врагам «телесные повреждения различной степени тяжести» – вплоть до несовместимых с жизнью. В одной из толп этих нелепых идеалистов был и я – в продранном в недавней стычке пальтишке, с нежно-розовым шрамом от недавней ножевой раны и подгоревшей овсяной кашей в голове. Тогда я не понимал еще, что всякая революция – это бесплатная и, к тому же, смертельно опасная работа, которую плохо одетые люди делают для хорошо одетых людей. В те годы я был слишком юн, чтобы задумываться о таких