часы в лагере – утренние, когда идёт развод. И обидно, что в утреннее время ни в конторе, ни в ППЧ особо не задержишься: всунули разнарядку, подпись поставил под табелями, и бегом на плац – к своей бригаде.
Совсем другое дело вечером: тесные кабинеты ППЧ заполнялись людьми – бригадиры, нормировщики, десятники, все вдруг начинают видеть важность только своей работы. Расконвоированных и вольнонаёмных принимали в первую очередь, чтоб вывести их за территорию лагеря как можно раньше. Поэтому начиналась давка. Не шумная, не навозная,
больше напоминающая обстановку в хозяйственном отделе сельсовета. Здание протоплено, кругом порядок, чистота, в кабинетах окна, исписанные инистыми кружевами, занавески. Здесь текла жизнь совсем другая, не лагерная, и любому заключённому, кто сейчас парится на нарах в холодном бараке, никогда не представится, что вот так, в каких-то ста шагах от него, есть другая жизнь. Поэтому бригадиры шумели больше для видимости: все старались задержаться в тёплых кабинетах до столовой. Сашка тоже никуда не торопился. Со временем ему здесь начинало нравиться всё больше и больше. Сдав табеля счетоводу, присел в коридоре, почти у печки. Сделал скучающий вид и сразу стал походить на человека, покорно дожидающегося своей очереди: сидел и млел от покоя, от печного тепла. Появился Николишин, с мороза красный, продрогший.
– Что так поздно?
Николишин вяло отмахнулся. Ничего не сказав, сунулся было в дверь, но увидев, сколько там народу, вернулся, присел рядом. В последнее время им редко выпадала возможность спокойно пообщаться; хоть и жили в одном бараке, вроде как барахтались в одном океане, а выходило, что каждый барахтался в своём круговороте.
– У тебя как, спокойно в бригаде? – негромко спросил Николишин. Сашка-пулемётчик пожал плечами: – Вроде спокойно.
А сам насторожился: если спрашивает, видать и впрямь, что-то серьёзное в его бригаде происходит. Сашка вопросительно посмотрел на товарища, как бы подсказывая – готов выслушать! Николишин склонил голову:
– Мне тут с нового этапа такие страсти про блатных рассказывают, что… Кстати, твой Мальцев иногда особенно старается. Между ворами такой разлад идёт: в общем, пока не изведут друг дружку, на зоне спокойной жизни не будет.
– Так это только их и касается, – недоверчиво отозвался Сашка. Николишин усмехнулся:
– Ну да, слышали мы про такое! Чтоб осколки летели и тебя не задели. Сашка не хотел углубляться в эту не совсем ещё понятную ему тему. Относительно себя тревоги он не чувствовал.
Николишин вновь спросил:
– Ты за Мальцевым ничего подозрительного не замечал? Недавно его опять по оперчасти вызывали. Сказал, якобы по старому делу, да что-то мне не очень верится. – Немного помолчав, с решительной определённостью добавил: – Сытый он. по глазам его и по повадкам вижу, что сытый, а откуда – понять не могу. Стараюсь проследить, да времени не всегда хватает.
– А ты