пьёт, а кто-то ест.
Крестный ход и пост им в прошлом подвиг —
тут не ко двору им всем Перов.
Тут и попадьи одеты модно:
укорочен у одежд покров.
Кто ж пропустит рюмочку-другую,
да и как её не пропустить,
как роса, и к сёмге дорогую,
как её под звон не пригубить?!..
Я гляжу на рюмку, как в оконце,
водка в ней, как детская слеза,
разве ж мне на миг затмило солнце
и слезьми наполнились глаза.
«Снискать не трудно, что потом с тем делать…»
Снискать не трудно, что потом с тем делать
и как потом, что было, обрести?
Простите тех, кто принял ложь за смелость
и с этим оказался не в чести.
Так вышло: победителя не судят —
он знал, на что он шёл, и рисковал.
Простите тех, и Бог вас не забудет.
А что вокруг творится – не финал!
«Терпеть не могу я жидов…»
Терпеть не могу я жидов,
но обожаю евреев.
Суть первых: не видеть грехов.
Еврей же во всём разумеет.
Ловец истин Богу во славу
доволен своей тишиной.
Я вижу того же Ландау,
Эйнштейна – их путь внеземной.
«Гляжу на свет заброшенных ли изб…»
Гляжу на свет заброшенных ли изб,
порой и окна в них не заколочены,
лучат, как старики, из резьб и риз,
на кладбища ли, их сравнишь лишь с кочками.
Ни памятников нет и ни креста!..
А ведь когда-то были над могилами.
И жизнь была наивна и проста,
и люди не казались мне унылыми.
Исходит свет по-прежнему от изб.
Им кажется, пройдёт как хмарь морока.
Не верилось им: рухнул коммунизм,
доведший их до середины срока.
Стоит, как витязь в поле, сельсовет,
другим идеям рад был постараться.
И сельский клуб заросший, словно дед,
не ведает, куда ему податься.
Стою смотрю, как будто хороню
родную мать, отца – чем были рады.
В одном лишь власть сегодня я виню:
«Где все кресты с кладбищ и их ограды?»
Quod Erat Demonstrandum[2]
На мою верёвку во дворе
повесила старуха плат из ситца.
Всё лето не снимает. В сентябре
я какнул майонезом на него —
убрала стерва, погрозивши птицам.
Жена экспромтом была довольна:
верёвку с платом ей видеть больно.
И настирала не ради мести,
на ту ж верёвку бельё развесив.
«Проскочило время – нас не стало…»
Проскочило время – нас не стало.
Мы глядим, как журавли с небес.
Машут в такт нам наши опахала,
а под нами те же избы, лес.
Те же речки, дивные болотца.
Та же без границ, казалось, степь.
Синева всё та же, то же солнце.
А