вчера был дождь и снег,
и в бешеных порывах ветер.
А нынче звон как оберег —
во всём, во всём на белом свете!
На солнце купола горят,
сияя золотым отливом.
Колокола, как говорят,
то вместе все, то с перерывом!..
И надо всем одна лазурь!
И солнце светит, но не греет.
И сколько брови кто не хмурь:
как жить ему, не разумеет.
Стоит вчерашний атеист,
как аист, с клювом без ребёнка.
Стоит и тот же аферист,
сексот сегодняшний, в сторонке.
Чтоб помянуть и древу быть.
Ребёнок с ясными глазами,
о чём другом тут говорить,
не перепутать с небесами.
И дай-то Бог, чтоб был другим,
жизнь не довёл до безрассудства.
Пути к намереньям благим
порой в аду пересекутся.
И я гляжу на древний храм,
с оброненным пером им в небе:
и он не обошёл всех драм, —
а нынче вновь, как белый лебедь!
«Великий храм, как кровь, в веках…»
Великий храм, как кровь, в веках
ты ближе всех от сердца отстоишь.
Андрей Рублёв родился на руках
твоих, о нём и таинство хранишь.
Твой генетический разрыв
утратил на столетье веру.
Но Бог, покровом нас накрыв,
изгнал из наших душ химеру.
И вновь над всеми ты стоишь!
В твоей купели, как в ладонях,
опять купается малыш.
Кто с Богом в сердце – не утонет!
«Как славно, что я не политик…»
Как славно, что я не политик.
Как чудно, я до звёзд поэт.
И говорю при всём элите:
не написать вам свой Завет.
Нас лечит красота природы.
Вселенная не видит нас,
и с ней городит огороды
ни кто иной – калиф на час.
Спасётся тот, кто ищет двери,
а двери есть у многих звёзд,
кто не надеется, а верит —
и для таких Земля погост.
Острова
Хочется домой, а дома нет:
увела судьба меня далёко.
Ярок тут, но он чужой рассвет,
потому мне здесь и одиноко.
Над волной прибоя шум и крик:
то и дело чайки вниз ныряют.
Я стою на высоте, старик —
мысль на эту тему убивает.
Подо мной зелёная волна,
от неё лишь брызги долетают;
и стихия также не вольна,
если волны скалы отвергают.
А стихия – глаз не оторвать! —
ломится всей мощью в те же двери.
Но пора и перестать страдать,
если разум мой во что-то верит.
Как красив огромный океан!
Как красивы под скалою волны!
Я представил ночь и ураган
и себя над ними в утлом чёлне.
Потерявший связи Одиссей,
рвущийся так издалёка к дому
с коробом невиданных вестей, —
и