звуке чудится валторно —
фортепьянность гаммных завирух.
И нередко слышится мне скрипка,
чудятся порой и бубенцы.
Но как это всё звучанье зыбко —
разве что услышат их творцы.
В жизни у осётра век недолог,
ценность в нём: он гордость для реки.
Ночь осётру – это звёздный полог,
и живёт он бездне вопреки.
В жёлтом платье липа машет
К чугуну на вязь ограды
прикипел осенний лист,
как оторвано у стада
ухо бычье, серебрист.
Ну, денёк: одна морока!..
Дождь и ветер вкривь и вкось.
И на мне прилип плащ мокрый
без надежды на авось.
Хочется тепла и суши.
А в кафешку невдомёк
завернуть, затеплить душу —
рюмка тот же камелёк.
Как сказал когда-то Коля:
«Стукну по карману – не звенит!
Стукну по другому – не слыхать!»
А случалось, в грош застолья.
Нынче разве ж отдыхать.
Жёлтые стада деревьев —
из багрянца тоже сплошь.
Погрузился город древний
как из сита в мелкий дождь.
День сегодняшний, вчерашний,
завтра тот же беспросвет.
В жёлтом платье липа машет
над скамьёй-кабриолет.
Тротуар, а всюду лужи,
для меня же зеркала.
Жёлтый клён по липе тужит —
их дорога развела.
Наконец и мой троллейбус —
вся моя надежда в нём.
А надежды – это ребус:
живы будем – не помрём!
Хочется жизни высокой, не плотской
Я вхожу на стройку,
где избыток и голод.
Где вместо любви – холод.
Но я стойкий и свет из проёмов бойкий.
Керамзит под ногами, монтажные трубы.
Здесь копыта сломаешь – хочу наружу.
Но что-то меня тормозит, оставляет.
Спешу наверх, минуя пролёты,
они обещают мне птичьи полёты.
И я как крадусь в самой выси к краю,
гляжу туда, вниз, и душа замирает.
Хочется жизни высокой, не плотской.
Кто вы и что вы, Иосиф Бродский?
В каждом пространстве ищу я вектор,
в каждой детали скрыт архитектор.
Не дай Бог!
Он вырос, как утёс с короною скалы,
с глазами, излучающими луны.
В нём каждый нерв дрожит, как древко у стрелы,
и весь он был натянутые струны.
И кто бы оберёг, и где тот оберег?
Ищу спасения у самого себя.
Одним был прерван бег, другому краткий век.
И как спастись, обоих не губя?
Мы разошлись поврозь, едва осилив страх —
в какой-то мере каждый изумился.
Мне не резон оставить чрево на рогах,
а лосю от меня, чего добился.
Прелюдия для органа
Один пристанище нашёл последнее в Венеции:
лежать