дверей, самые тяжеловесные из всех, что мне приходилось встречать, начали приоткрываться под моим пристальным взором. Мне действительно тогда было очень тревожно, надо мной довлело странное чувство утраты, настолько тяжелой и непоправимой, что не понять его, не пересилить, которое словно поселилось во мне в последние дни, теперь бушевало надо мной вовсю. Если только затягивающее меня болото способно бушевать. Было ощущение, что меня предали, причём предали совершенно беззастенчиво и подло.
Тем не менее, я шагнул вперёд. Так ныряют в ледяную воду.
Зал Совета, открывшийся моему взору, представлял собой скорее не зал в обычном понимании, но пугающих размеров крытую полукруглую анфиладу, где каждая из комнаток-капсул, расположенных ярус над ярусом и открытых в сторону геометрического центра помещения, глядела на тебя исподлобья умными и требовательными глазами. Эти спирали огней, таящихся в полумраке, безмолвные и словно бы неживые, возносящиеся на сотни ярдов вверх, и я, маленький, подавленный. Совершенно не готовый к подобному приёму. Беспомощно, как мне казалось, пялящийся на будто бы висящие в воздухе ажурные конструкции, переплетающиеся с полуокружностями дорожек-транспортёров, на которые словно были нанизаны «приёмные» Советников.
Всем известно, что Совет постоянно меняет состав, что любой Советник может занять то место в Совете, которое посчитает нужным. Теперь я видел всё это в действии, в конкретике реализации того, что могло быть воплощённым в живую архитектуру этого места. Совет был, да и должен был оставаться – живым организмом, выделяющим из себя в большой мир всё то лучшее, носителями чего были люди, его составляющие. Невозможно представить, насколько гармоничной должна быть жизнь тех, кто проводит здесь большую часть своего времени, чтобы достойно конкурировать с необычной грацией и ажурной мощью Зала Совета.
Пьедестал, у основания которого я очутился, но который в полном смятении как-то сразу не заметил, в конце концов загорелся неярким зелёным цветом, молчаливо указывая то место, где меня смогут услышать. Небольшое возвышение сделалось для меня чуть ли не вершиной величайшей из гор нашего мира, я поднимался по трём ступенькам словно немощный, истекая потом, предательски лившимся мне между лопаток. А если меня спросят о чём-нибудь? А ведь верно – спросят, что же тогда? Таким беспомощным я казался самому себе в тот миг, как же дела обстояли на самом деле… кто его знает, но я всё же льщу себе надеждой, что всё выглядело со стороны далеко не так плохо, как казалось.
Я смог чётко вскинуть обе руки в приветствии максимального уважения к собравшимся, поскольку толком не знал, что бы ещё сделать такого, однако моя бубновая шестёрка, вопреки ожиданиям, битой не оказалась. Весь Совет разом, как единый человек, встал и ответил мне тем же жестом.
Потрясающее зрелище. Достижению подобных высот многие из тех, кого я знал, посвятили бы всю