Шерон. Та тоже покраснела, только вовсе не от стыда или гнева, а от осознания собственного торжества. Полагая, что тетушка узнала о ее прощальной прогулке по саду накануне отъезда из Ла-Валле, Эмили попыталась объясниться, но мадам Шерон лишь презрительно улыбнулась, не принимая никаких оправданий, и вскоре закрыла тему, заключив:
– Я никогда не верю словам, а о людях сужу только по их поступкам. Так что посмотрим на твое поведение в будущем.
Эмили была удивлена, но не столько сдержанностью и таинственным молчанием тетушки, сколько выдвинутым обвинением, и пришла к выводу, что ночью по саду ходил Валанкур и мадам Шерон его заметила. Оставив одну болезненную тему, тетушка переключилась на другую, не менее тяжелую, и заговорила о судьбе находившегося в руках месье Моттевиля состояния Сен-Обера. С показной жалостью подчеркивая выпавшие на долю Эмили несчастья, она попыталась не только внушить племяннице чувство благодарной покорности, но и жестоко унизить зависимостью как перед госпожой и хозяйкой, так и перед слугами.
Затем тетушка сообщила, что вечером ждет к обеду большое число гостей, и повторила наставления относительно поведения в обществе, а также напомнила о необходимости неуклонно следовать ее советам. Осмотрев гардероб Эмили, она потребовала, чтобы племянница оделась к обеду мило и со вкусом, после чего снисходительно показала замок, обращая особое внимание на красоту и элегантность залов и покоев. Утомившись, мадам Шерон удалилась в свою уборную, а Эмили вернулась к себе, чтобы распаковать книги и в оставшиеся до обеда часы отвлечься чтением.
Когда пришло время, Эмили спустилась в гостиную, так и не сумев преодолеть робость. Напротив, ей стало еще страшнее от осознания, что тетушка строго наблюдает за каждым ее шагом и каждым поворотом головы. Траурное платье, бледность прекрасного лица, скромность элегантных манер вызвали особый интерес многих гостей, в том числе уже знакомых по вечеру в доме месье Кеснеля синьоров Монтони и Кавиньи, которые беседовали с хозяйкой дома на правах давних знакомых, а та принимала их с особым предпочтением.
Синьор Монтони держался высокомерно, осознавая силу своего характера и талантов, которым окружающие невольно подчинялись. Живость восприятия всего происходящего поразительным образом отражалась на его лице, выражение которого постоянно менялось. Этим вечером на нем не раз можно было прочитать триумф искусного лицемерия над искренними устремлениями. Несмотря на длинное узкое лицо, Монтони считался красивым – очевидно, благодаря внутренней силе и энергии, отражавшейся в его чертах. Эмили ощутила восхищение, но не то, которое ведет к пиетету: ее восхищение граничило с необъяснимым страхом.
Кавиньи держался так же весело и развязно, как в прошлый раз. Постоянно находясь возле мадам Шерон, он тем не менее неоднократно пользовался возможностью побеседовать с Эмили, начав с банальных любезностей и постепенно перейдя к нежным намекам, которые она тут же с неприязнью заметила. Хоть и отвечала Эмили кратко и сдержанно, очарование ее манер поощряло