с ненавистью.
И где-то в глубине голос Кейры повторил: «убийцы!». Жизнь не рождённого ребенка стала первой, что была отнята в этот ужасный день. Выходя на улицу, Юрген услышал несколько выстрелов. Надо отдать Искоренителям должное, островитянам почти не удалось застать следопытов врасплох.
Почти все жители деревни столпились на площади вместе со старостой. Следопыты на лошадях взяли их в кольцо и неторопливо ездили по кругу, держа наготове заряженные пистолеты. Когда прозвучал свисток Дерека, несколько крепких островитян попытались прорвать окружение изнутри, но пули настигли их. Один, бездыханный, упал на землю и свернулся, точно зародыш. Второй поймал пулю бедром и пытался снова отползти в круг. Третий бросился на колени и поднял руки, сдаваясь, а затем выстрел в лицо оборвал его жизнь.
– Стойте! Все кончено! – умоляюще крикнул староста своим односельчанам.
Впрочем, желающих броситься под пули больше не было. Искоренители предельно четко дали понять, чем карается неповиновение.
– Мы не хотим кровопролития! Пощадите! – причитал староста.
Юрген горько усмехнулся. Имперские псы сорвались с цепи… сколько смертей нужно, чтобы утолить их жажду крови? Если в деревне отыскался один культист, все остальные тоже могут служить Богам. Если несчастные островитяне надеются на правосудие, то они ничему не научились. Искоренители не слушают оправданий. Те деревенские, что переживут чистку, отправятся на перевоспитание в лагеря Кольхора. Тот самый остров, где имперцы держат эмпатов и выворачивают наизнанку их мозги… Уже завтра деревня опустеет, и случайные путники будут удивляться брошенным домам.
Юрген ощутил, как сжимаются его кулаки. Как он оказался на одной стороне с теми, против кого боролся всю жизнь? Как его сын мог носить белую мантию и отправлять своих псов рвать глотки островитянам? Они предали родную землю… Керрам, будь проклят за то, что разрушил семью! Ты все это начал, и ты сполна за это ответишь!
Юргена вывели из задумчивости глухие шаги за спиной. Он обернулся и увидел, как Халла, держась на дверной косяк, медленно спускается по крыльцу. Стоило ей отпустить деревяшку, как безутешная женщина рухнула на колени. Она была темноволосой, мертвенно-бледной, излучала ярость и отчаяние.
– Мой сын умер… дитя, что было мне обещано, – прохрипела она со слезами. – Но вам все мало… теперь мой муж истекает кровью у алтаря, и жизнь покидает его! Я не могу это остановить, не могу… Вы приходите, как саранча, пожираете жизнь, и оставляйте лишь страдания. Кто вы такие, чтобы решать за нас? Дом, веру, детей… что еще вы отнимите? Когда насытитесь, набьете свои животы?
Юргену нечего было ответить. Как она смеет обвинять его, героя Архипелага, в преступлениях белых плащей? Он сражался за свободу таких, как она!
– Ты женщина, так? – сощурилась Халла с мукой на лице. – Но не мать… иначе поняла бы! Мы хотели показать детям лучший мир. Теперь все рухнуло… но и вы опоздали.
Юрген дернулся от неожиданности. У калитки стояла та самая девчушка, которую он прежде