уже в другую квартиру, где прошла моя юность, вспоминал любимые отцом строчки Маршака:
"Любите жизнь, покуда живы, меж ней и смертью – только миг. А там не будет ни крапивы, ни роз, ни пепельниц, ни книг" …
Радужный круг, поднявшись над крылом самолета, полминуты летел рядом, а потом ушел в облако и скрылся в нем.
Прав ли был поэт? Кто знает!
Ничего нового не бывает на похоронах. Кто-то скорбит, а кто-то делает вид и даже пускает слезу, чтобы показать всем, как ему тошно, а виновнику торжества смерти, возможно, на это наплевать, или он смотрит на своих родных и близких со стороны с удивлением, любопытством и даже радостью. Во всяком случае, он теперь точно знает, есть ли там розы, пепельницы и книги.
Отец был талантлив, его любили, он написал много хороших детских стихов, и я, стоя у гроба, где лежало его маленькое, измученное болезнью тело, понимал, что, если у меня и есть хоть какой-нибудь талант, то его сила никогда не приведет ко мне не похороны такого количества людей. Это грустное и мучительное чувство было чувством сожаления из-за прояснившейся мысли: с этого момента пошел мой собственный отсчет, а сам я уже ничего не успею сделать.
За морями ждали хозяева, которым нужно было, чтобы я вернулся и делал для них скучную и бесцветную работу, ждал газетный бизнес и почтовая сумка. И я даже не был уверен в том, ждет ли меня жена и сын.
Мои надежды были выжжены под солнцем Иерусалима, а желание лечь в постель и уснуть, которое преследовало повсюду на той земле, не давало никаких шансов на их восстановление.
В жизни, как и в игре, мы совершаем ход за ходом. Бывает, что, даже обдумав свой ход, мы не можем достичь желаемого результата, спотыкаемся и падаем. Поднявшись, шагаем просто куда глаза глядят, интуитивно выбирая себе путь, идем, не задумываясь и не стараясь осознать, куда и зачем несут нас то ноги, то колеса, то крылья.
И вдруг пройдя какой-то отрезок своего пути, ты поднимаешь глаза, смотришь на окружающий мир и не узнаешь его. Ты даже не можешь объяснить, что произошло в красках природы, ее звуках, запахах и в том, как она смотрит на тебя. Но неожиданно понятными становятся не только окружающие люди, но и сам себе ты понятен, а причина, которая заставляла безразлично идти в бездну небытия оказывается мелкой, потому что место, где ты стоишь, как раз то самое, где решается твоя задача.
Была поздняя осень. Холодный степной ветер, пришедший со стороны Перекопа, выдувал из меня скорбь. Пришло время лететь к теплым дождям Иудеи, и я уже предчувствовал следующий шаг, обнимая перед отлетом сгорбившуюся маму.
Когда, вернувшись с похорон, я впервые появился на работе, Рами, персидский еврей, – старший из братьев, бродивший по цеху в сандалиях на босу ногу, тут же попросил сварить ему кофе, коротко выразив свою радость по поводу моего появления и печаль по поводу двухнедельного отсутствия. Рами даже покачал головой и глубоко вздохнул. Его брат, Бени, тоже печально покачал головой. И даже младший их брат, Дотан, глубоко вздохнул и покачал головой. А потом настала моя очередь печально качать головой, потому что день тот был днем получения чеков. С меня не только вычли долг, но и недельное отсутствие на