медсестра, переродившаяся в самую настоящую ведьму из ночных кошмаров, явно наслаждалась ситуацией.
– Не бойся, Авессалом, – её голос звучал бы сладко, если бы не болезненная хрипотца. – Я пока не хочу, чтобы мои маленькие друзья причинили тебе боль. А они так послушны мне…
– Чего тебе нужно? – прошептал я.
– В данный момент – как и от них – послушания.
– А потом?
– Ты так нетерпелив.
Она рассмеялась каркающим смехом. Булькнула горлом, откашлялась, харкнула мне под ноги сгустком бурой мокроты. Сморщилась, хмуро рассматривая пятно на полу.
– Ты знаешь, Авессалом, на самом деле вы мне не интересны. Ни ты, ни твоя, как там её… Дхолайш, вот. Просто так приятно было сбить спесь с её наглой рожи. Может быть, я даже и не стану её убивать…
– Конечно, не станешь, – перебил я её.
Она злобно скривилась, маленькие глазки сверкнули ненавистью, и сколопендра тут же дёрнулась, щёлкнув челюстями в миллиметре от моего глаза.
– Мелкий мерзкий человечишка! Ты и твоя девка живы до сих пор потому, что… потому…
– Что так приказала твоя хозяйка. Признай это, Илона.
Она протянула руку ко мне и пошевелила пальцами. Гигантская многоножка отстранилась. Я облегчённо вздохнул.
– Нет ничего зазорного в том, чтобы оказать небольшую услугу своему учителю, – сладко проворковала своим отвратительным хрипящим голосом она.
– Конечно, ничего, – я облизал губы, лихорадочно соображая, какие слова подобрать. – Ратши собирается шантажировать меня, но тебе совершенно не обязательно в этом…
Илона сжала пальцы в кулак.
Будь эта дрянь хотя бы на несколько сантиметров дальше… Будь мои рефлексы хоть чуточку более острыми… Будь я хоть немного опытнее… Наверное, я бы смог. Не увернуться, а перехватить рукой (благо руки были свободны) эту тварь. Я же инстинктивно дёрнулся назад, пытаясь увернуться. Но как увернуться от того, кто обвился вокруг твоей шеи?
Сперва была боль там, куда вонзились челюсти сколопендры. Острая, обжигающая щёку, глаз, губы; растекающаяся по шее, и без того разодранной шипами членистоногого. А потом подействовал яд, и мой мозг залило лавой…
Я очнулся от крика. Тонкого, беспомощного. Так кричит жертва, лишённая сил к сопротивлению – пронзительно, хрипло, захлёбываясь пеной взбитой в горле слюны. Где-то в сознании мелькнуло раздражение, неприязнь к существу, издающему подобные звуки – жалкие, лишённые достоинства. А потом я понял, что это кричу я сам. Перед глазами бушевали огненные узоры, жар от горнила, гудящего в черепной коробке, разливался по всему телу, бушевал в животе – мой «омут» радостно подхватил ядовитое пламя и теперь отчаянно кружился, с безумной силой наматывая на себя жилы и кишки.
Я с громким всхлипом втянул в лёгкие порцию воздуха. Боль, на миг охлаждённая, отступила на долю секунды, а потом вновь нахлынула огненной волной.