Самого Гольца в это время грузили на дно брички. «Все, сейчас или никогда», – четко осознал Степан, понимая, что это последний и единственный момент отвлечения полицаев от пристального наблюдения за банькой; вот только погрузят Гольца и направятся за остальными.
– Давай, – он толкнул Федора, который притаился за ним.
Две ночные пригнувшиеся тени прошелестели вдоль высоких антенн подсолнечника, и тут же бесшумно растворились среди тонких осинок, за которыми начинался лес.
***
Степан, сжимая в правой руке рукоятку Вальтера, выглянул из-за широкой ольхи. Да, действительно, метрах в четырехстах от того места, где он оставил раненого Федора, был хутор, состоящий из трех добротных домов и множества мелких построек, за зданиями открывалось поле, и, кажется, луг.
Жизнь на хуторе кипела; мальчонка лет пяти возился в пыли с каким-то лохматым Бобиком, статная молодайка с пустыми деревянными ведрами, покачивая бедрами, подошла к просматривавшемуся колодцу, и, еще более картинно удалилась с полными. Кто-то чистил хлев; из маленького, прорезанного в стене, отверстия время от времени показывались вилы, вываливавшие под стену очередной шматок пахучего, переплетенного старой соломой, навоза. С крестьянской завистью к спокойной размеренной жизни хуторян, для которых как будто и войны-то нет, наблюдал, привыкший с детства к обстоятельности, а теперь по воле судьбы вынужденный влезть в шкуру загнанного зверя, Степан.
Через какое-то время из сарайчика, припадая на левую ногу, вышел невысокий, но кряжистый мужик лет пятидесяти с окладистой, почти не тронутой сединой, бородой; воткнул вилы в навозную кучу, вытащил из одного кармана цветастый кисет, из другого – аккуратно сложенную бумажку, послюнявил, и вскоре задымил козьей ножкой, набитой забористым самосадом.
– Асип, ты куды задевався? – раздался пожилой женский голос.
– Тута я, – ответил, сплюнув, курящий мужик.
– Ходи бураки драть.
– Зараз, погодь трошки…
Вскоре Асип, кондыбая, скрылся за высоким, как у большинства местных усадеб, забором. Еще через несколько минут раздался дробный треск механической драчки.
Степан, устав сидеть на корточках, опустился на колени. Он принял решение сидеть здесь до глубокого вечера, изучая местных жителей и их порядки. Кое-какие наблюдения он уже вынес: в дальнем дворе, с самым высоким и добротным домом, и с богатым палисадником, обитала та самая крутобедрая молодайка, которая выходила по воду; игравшийся с собакой мальчуган, был явно ее сыном.
– Гришка, вячерить, – позвала она его, выйдя из ворот.
Тут же показалась и хозяйка среднего дома, с намотанным на голову коричневым платком, та, которая раньше звала Асипа, скорее всего, своего мужа – драть бураки.
– Вже вячерите? – спросила она у молодайки. – А чаго Костика не чекаешь?
– Та ен казав у мендатуре сення якось-то собрание, чагой-то их там структировать будуть.
– Матку коневу придумають, –злобно буркнула старуха. – Ты ему с собой-то