теперь, в первый раз за все время их дружбы- они сцепились по-настоящему, дрались не как друзья, а как враги, в полную силу. Сначала малец бесспорно побеждал – несколько пропущенных ударов, и он уже почувствовал горячую липкую струю, побежавшую из его носа и горько-соленый вкус, когда кровь стекла в приоткрытый от частого дыхания рот. Голова закружилась. Но он все-таки устоял, все-таки вцепился в грудки мерзавца мертвой хваткой рук, сведенных судорогами ненависти, все-таки повалил того на землю, на влажную скользкую почву покатого берега и… Раз удар, два… Малец пытается вырваться, но от этого лишь глубже увязает в грязи. Третий удар – прямо по уху – голова Чаби полностью погружается в наполнившуюся водой рытвину, лицо скрывается за мутной слизкой пленкой. Удерживая мальца в таком положении, – «Все… все остановись. Хватит с него…» – думает Аминьо, хотя сам снова по инерции замахивается, – «Не надо… Все… Последний раз…»
И в этот момент раздается выстрел… Нет, не здесь – доносится слабым эхом со стороны деревни. Он вздрагивает, мгновенно трезвея от переполнившей его ярости. Опускает руку. Тревожно оглядывается на этот звук… Началось. Стреляют. Прав был Командир, усомнившись в бескровном разрешении конфликта. В ход пошло оружие… Даже доводы товарища Лана не образумили местных. Паршиво все это… Они же ради них – ради их свободы!
Снова выстрел. Черт… Что теперь делать? Хочется вернуться, быть там – с ними, помочь. Но приказ – приказ увести этого мелкого мерзавца в безопасность. Он не в праве ослушаться.
А мерзавец уже воспользовался его временным замешательством, чтобы вырваться, отыграться. Он даже не успел сообразить, каким образом вдруг сам оказался в положении беспомощно барахтающейся в грязи жертвы, под торжественно восседавшим на его груди Чаби. Непроизвольно зажмурился при виде занесенного над ним кулака, сжался, как мог, защищаясь. Пара секунд ожидания, но вместо увесистого зубодробильного удара, лишь запыхавшийся сдавленный голосок:
– Черт, Минко, да что же мы с тобой делаем?! – тут же закашливается, сплевывает в сторону грязь, которой успел сполна наглотаться, и снова: – Мы что, серьезно деремся из-за какой-то бабы?!
– Она не какая-то баба… – отзывается Аминьо, тоже превозмогая желание избавиться от осевшей в глотке илистой слизи.
– Ну, хорошо – хорошо. Не какая-то баба, – мальчишка, наконец, слезает с него, отползает в сторону: – Но мы-то с тобой друзья, верно? Мы – товарищи, это ведь важнее, – и протягивает ему руку… Руку верного товарища, предлагающую прощение, опору и помощь… Руку надежную и крепкую. Руку, за которую так хочется ухватиться! Но спешить с этим не стоит. Как-то уж больно быстро и подозрительно внезапно Чаби сменил тон. Не подвох ли? Не швырнет ли его эта рука обратно в грязь, как только он решит ей довериться? Пытливо уставившись в непроницаемо черные глаза, он гадает, медлит, сомневается…
Видя его замешательство, Чаби издает горькую усмешку:
– Я серьезно, Минко, хватит… – обреченно вздыхает, – Ладно, коль хочешь это услышать – я признаю, что был неправ в отношении