Ей было тогда десять лет, я часто навещала её в интернате, даже выхлопотала квартиру после родителей за ней сохранить, а когда Света вернулась из интерната я ей почти как родная бабушка стала. Молодость, сами понимаете, буйное время, хочется острых ощущений. Потом она стала допоздна задерживаться на танцульках, приводила гостей, у них музыка всегда гудела. Я часто видела её с каким-то парнем, довольно симпатичным, он у неё оставался. А однажды она приходит ко мне вся в слезах и говорит, что беременна. И я вместе с ней заревела, уговорила, чтобы не делала аборт, а то вообще потом никогда детей иметь не сможет, а ей тогда только восемнадцать стукнуло, на носу окончание школы. Ну, в общем, родила мальчика, а этот хахаль больше здесь не появлялся. Порезвился и бросил. Вот так бывает.
– Неужели Вы не запомнили, как он выглядел?
– Нет, дорогая. Память у меня уже не та. Вроде парень, как парень, да я его близко-то не видела, всё издали, не люблю в чью-то жизнь залезать. Всегда такой была, и войну прошла, и блокаду.
– Вы тоже одиноки?
– Муж погиб под Сталинградом в сорок четвёртом. Больше замуж выйти так и не решилась, всё казалось память его предаю. Вот так и прожила, пора уж помирать.
– Это Вы в тот день вызвали милицию?
– Я. Три дня около её квартиры ходила, стучалась. Никто не открывал, бывало ухо к дверям приложу и вслушиваюсь, не раздастся ли шорох какой. Тихо было. Ну я и решилась на третий день позвонить в милицию, дескать, подозрительно. Приехали, дверь взломали, шум на весь подъезд стоял. До сих пор вижу её повешенную, а рядом грудной ребёнок в пелёнках уже не плачет, а хрипит от голода. Жутко.
– Вы уверены, что это было самоубийство?
– Конечно. Ведь никого не было рядом с ней, и окна, и двери закрыты, не мог же убийца в воздухе раствориться.
– К такому шагу её вполне могли подтолкнуть. Одинокая женщина в пустой квартире легко поддаётся разного рода внушениям. Неужели до этого дня она ни с кем не общалась?
– Вроде общалась. Да разве удержишь в памяти всех знакомых. Как Света с тем парнем связалась, к ней многие ходить стали. Я, конечно, говорила с ней, вразумляла, но всё без толку.
– И всё-таки, с кем она могла общаться?
Вера Алексеевна пожала плечами, задумалась.
– Была какая-то девушка её ровесница или чуть старше. Волосы тёмные, почти чёрные, глаза такие бегающие, одевалась ярко, вела себя вызывающе. Сразу видно, палец в рот не клади, откусит. Только Света простая была, не замечала этого. Не нравилась мне эта её подруга.
– Квартира сейчас брату принадлежит?
– Нет, её купили почти сразу же после похорон.
– Вам не известно, кто покупатель?
– Откуда ж я знаю?
– Простите, я попробую познакомиться с новыми хозяевами.
Мила вышла на площадку и, подойдя к двери напротив, несколько раз нажала на звонок.
– Напрасно, – сказала Вера Алексеевна, – Здесь редко появляются, лишь иногда по вечерам, когда я уже ложусь спать.
– Вы не интересовались