до конца человека. Он хотел сказать мне что-то очень важное, и возможно, я помогла бы ему, но теперь уже поздно. Слишком поздно…. Его не вернуть к жизни. Я не должна была оставлять его одного в тот день. Я должна была довериться своим ощущениям и чувствам, а не отбрасывать их. Нет, я – такая же, как и вся эта серая масса, безликая и равнодушная. Я ничем не отличаюсь от них.
…Я боюсь спать, потому что мне кажется, что лёд станет ещё толще, и Витька так и задохнётся в нём…»
…
Светлана Савельевна молчит. На этот раз она отбросила свои записи, хотя шариковую ручку держит наготове, но она всё же внимательно смотрит на меня.
Я вытираю со щеки слезу, размазываю её по лицу, меня больше не интересует её кабинет, не интересуют настенные часы с кукушкой, кремовые стены и телефон, который почему-то сегодня совсем не трещит. Я смотрю в одну точку на стене, краем глаза вижу прямую фигуру врача.
– Успокойтесь, – говорит Светлана Савельевна, но её слова оказывают на меня обратный эффект, – Что ещё Вы можете мне сказать?
– Он не должен был умирать, – навзрыд говорю я, – Он не был болен шизофренией, он просто очень сильно страдал.
– Страдал? Вы что-то знаете об этом?
У меня чуть не вырвалось: «Он писал стихи!», но я вовремя замолчала, их могли изъять. Всё, что мне оставалось, это вновь промолчать, вернее, вытереть бурные потоки слёз.
– Успокойтесь, – даже сейчас Светлана Савельевна не берётся за свои записи, значит, я всё ещё вызываю у неё интерес, – Каждый находится на своём месте и должен выполнять свою работу, как я.
– Вы считаете себя образцовым человеком, всегда живёте по накатанной колее, приходите на работу, уходите с неё, Вам платят за это деньги. Больше Вас ничего не касается. Вас не касается то, что человек – это очень хрупкое создание, его легко сломать, морально сломать! Выпишите меня отсюда, иначе я пешком уйду из вашего чёртового санатория!
Я совсем не замечаю, как в этот момент Светлана Савельевна делает движение, в её руке оказывается телефонная трубка, она набирает внутренний код и быстро что-то говорит. Я не слышу её голоса, потому что и так изрядно истощена и вымотана. Через минуту-две в кабинете врача появляется медсестра со шприцем в правой руке.
– Давай быстро, – раздаётся знакомый голос Светланы Савельевны, медсестра подходит ко мне, но я тоже почему-то не слышу её шагов, я сосредоточена на своём.
Я только ощущаю, как она протирает спиртом мою кожу на плече, как она закатывает рукав на моём халате, я тоже не вижу. Это случается, когда у человека истерика, так, во всяком случае, рассказывали больные с подобным диагнозом. Я только чувствую боль от укола и то, как меня подхватывают за руки люди в белых халатах и отводят в мою комнату или в процедурную под наблюдение медперсонала. Нет, скорее всего, в комнату, потому что мне бросаются в глаза три кровати, а в процедурной лишь две кушетки, слегка накрытые простынями, и пахнет