и слышишь её историю.
Каждую берёзку Машенька знала, даже по именам называть стала. Вон Дуняша, вон – Прасковья – толстый ствол, клонится к земле под тяжестью своих ветвей.
Воробышки, да синицы летают, чирикают, иногда сорока сядет, крыльями махнёт и вновь улетит прочь. Ближе к августу подберёзовики из травы выглядывают с красно-коричневыми шляпками, так и норовят в корзину прыгнуть.
«Прощайте берёзки. Уезжаю я от вас. Мачеха и батюшка отправляют. Прощай и ты, Варварушка. Ещё совсем недавно чуть не погибла ты, бедная. Кто-то решил сок твой весь выпить. Залечила я твою ранку. Кто ж теперь за вами присматривать станет? Осиротеете вы без меня».
Прикоснулась Машенька рукой к шершавой коре, нежно погладила её.
«Прощайте». «Что? Говорите, что ждать меня будете? Тогда я ненадолго уеду, вернусь и снова к вам приду. Знаю, когда встретимся, обрадуетесь вы. Что? Не плачь, Прасковьюшка. Это у меня слёзы на глаза вышли».
Машенька утёрла слезу, прижалась крепче к берёзе. Чу. Крик какой-то слышится. Кажется, девица Груня её кличет; она часто бегает сюда, чтобы её, Машу, к мачехе Марфе Тихоновне позвать.
– Маруся! Машка! Эй! Хозяйка просят.
– Иду!
Ещё раз провела по стволу. «Прощай, Прасковья».
Вышла на полянку.
Сквозь стволы деревьев разглядела силуэт Груни в голубом сарафане. А день-то какой! Речка на солнце искрится, как будто играет. Хочется сильно зажмуриться и броситься в самый омут, а затем, лечь на траву и уснуть блаженным сном.
– Маруська!
– Иду – иду!
Груня раскраснелась, перевела дыхание, пролепетала из последних сил:
– Быстрее, окаянная. Михайло Иваныч приехали из Сергиевой Лавры, видеть хотят.
– Дядя Михайло? Я сейчас.
Пустилась бежать, возле дома шаг замедлила, в горницу спокойно вошла, поклонилась.
– Здравствуйте, отец Димитрий.
– Чтой-то ты меня отцом Димитрием кличешь? Другие у вас Михайлом Иванычем дядюшку твоего зовут.
– Как нравится, так и буду называть Вас, отец Димитрий.
– Ну-ка я посмотрю на тебя хорошенько. Совсем красавицею стала, небось женихов много?, – видя смущение девушки добавил – ну ладно, ладно, садись – дома, ведь ты, не стесняйся. Просьба у меня к тебе одна есть, Машенька.
– Какая просьба?
Отец Димитрий достал из кармана ризы аккуратно сложенный вчетверо лист бумаги и протянул племяннице.
– Письмецо я набросал одному человеку. Когда-то помог он мне очень советом добрым, а поблагодарить не знаю как. В Петербурге он живёт, здесь и адресок указан. Если возникнут какие трудности, ты не бойся, заходи к нему. Он человек добрый. Я-то отсюда прямиком по делам обители. В Астрахань еду, в Петербург уж не придётся.
Машенька поближе к отцу Димитрию пододвинулась, у самой глаза от любопытства так и сияют. Письмо в сарафан спрятала.
– Ты о чем-то спросить меня хочешь, голубушка?
Да,