разные хозяйственные подсобки, где обычно держали скотину, слуги чистили картошку и чесали языками, а сзади раскинулся сад с яблонями и грушами. Весной, во время цветения, здесь было особенно уютно, пахло нектаром и мятой, а проворные шмели перелетали с цветка на цветок и что-то жужжали «себе под нос».
Посреди сада были сформированы овощные грядки. Девица Акулина и бабка Дарья выращивали морковь и помидоры, да чеснок. Летом они обычно занимались прополкой, в марте – перекопкой земли.
Машеньку и Варфоломея встретила молодая женщина, которая назвалась Фросею. Одета она была по-простому: в синюю юбку и лиловую кофточку. Худое лицо с выразительными карими глазами вряд ли можно было назвать красивым, но таилась в нём какая-то необъяснимая духовная сила, которую нельзя измерить никакими мерками.
Мальчонка лет восьми прятался в складках её юбки и испуганно глядел на гостей. «Совсем как волчок» – подумалось Маше.
Чёрный платок, скрывавший светлые волосы, говорил о том, что она была вдовой.
– Где хозяйка-то?
– Уехала она утром еще с какой-то важной дамой. Во дворец. Пётр Петрович ещё не вернулся. В Москве он.
– А ты кто будешь? – посмелел Варфоломей.
– Приживалка я. Мастерица. Дуня Ивановна меня из жалости с сынком Никиткой к себе взяла. Дай Бог ей здоровья. Я при комнатах.
Варфоломей усы пригладил:
– А Григорий и Артемий где?
– Сыновья-то Дуни Ивановны на службе, при Елисавете. Они сюда редко захаживают, всё больше при дворе.
Варфоломей толкнул Машу вперед:
– Это – Марья Андреевна – племяшка хозяйкина. Дуня-то Ивановна сама дочку Андрея Иваныча к себе звала. Вот она и явилась, родимая.
Вдова внимательно посмотрела на гостью, улыбнулась:
– Хорошенькая. А что же вы стоите-то на пороге? Проходите. Я вас сейчас чайком напою. Небось с дороги устали. Эй, Никитушка, помоги вещи занести.
Мальчишка сразу же бросился исполнять просьбу матери, ловко подхватил узелки и понес в верхние комнаты.
– Да Вы больно не суетитесь, – бормотал кучер.
Фрося самовар вскипятила, за чаем промолвила:
– Дуня-то Ивановна предупреждала, что Машенька приедет. Только не сегодня ждала она. Я-то сегодня в мастерскую не пошла – голова, малость, приболела.
– Ничего, бывает.
Варфоломей, лишь, на блюдце дул, да сахарком закусывал, сам красный от удовольствия, как свёкла.
Поглядывал, то и дело, на смущённую Фросю.
– Был бы я, Ефросенья, вольным, взял бы тебя в жёны. Уж больно хороша.
– Что Вы. Обет, ведь, я дала; не сниму вдовий платок. Верующая я.
Варфоломей только рукой машет.
– Не дело говоришь Фроська. Кто ж на всю жизнь-то зарекается?
Фрося глаза в пол опустила:
– Не сниму я вдовий платок.
Машенька их не слушала, наблюдала за тем, как Никитка рожицы корчит, хихикала – смешной