с серыми одеялами, несколько измождённых людей, лежащих на этих самых кроватях, огромное окно с ветками вербы в саду…
– Где я? – едва слышным голосом выдавил из себя Иван Семёнович.
– В госпитале, барин, – ответило лицо в белом платке.
– Как я попал сюда?
– Ваша экономка обнаружила Вас без сознания и позвала доктора Фельцера. Доктор Фельцер – хороший доктор. Кушайте, барин, сейчас горяченького принесут.
– Зачем… чего ради Вы вытащили меня «оттуда»… – Иван Семёнович сглотнул слюну, ощущая вновь своё слабое больное тело, обмякшее на жёсткой кровати.
Лицо сиделки вытянулось в недоумении, она что-то пробормотала и вскоре ушла. Иван Семёнович с трудом поднялся, сел на кровати, зачерпнул алюминиевую ложку в миску со щами. Пахло кислой капустой и ещё каким-то смрадом. Есть ему совсем не хотелось. Лежавший на соседней кровати толстый человек, похожий на купца третьей гильдии, спал, тяжело храпя, видимо, снилось ему нечто странное. Другой человек представился обедневшим князем Дмитрием Васильевичем Щегловым, он не интересовался ничем кроме курения длинной сигары и пристальным наблюдением за больничным садом.
«Тяжко, мерзко», – подумал Иван Семёнович, откусил хлеб, подул на горячие щи, с трудом проглотил первую порцию больничного варева. Всё ему вспоминалась Аннушка, вспоминались её слёзы сердечные, и душа от этого становилась лёгкой, как будто от груза какого освобождалась. Решил он непременно по выздоровлении побывать в той церквушке (кажется, святого Святителя Иосифа) и побеседовать с юродивой, денег ей дать, чтоб молилась за него, грешного.
– Скажите, а Вы здесь надолго? – Дмитрий Васильевич испустил дым голубоватыми кольцами, которые устремились кверху.
– Не знаю, князь, а мне бы хоть навсегда.
Иван Семёнович отстранил от себя полупустую миску со щами, задумался о чём-то, полной грудью вдохнул свежий воздух Петербургского вечера, думал он об усопшей супруге своей Ираиде Матвеевне, о том, как, должно быть, счастлива она на небесах рядом с ангелами.
…День выдался пасмурным, накрапывал последний весенний снег, под ногами творилась слякоть.
«Стар я уже», – Иван Семёнович перекрестился, подозвал монахиню, спросил:
– А что, Аннушка-то сегодня, поди, не пришла?
Монахиня крестное знамение на себя исступлённо наложила, заговорила полушёпотом:
– Перставилась нонеча Аннушка, Господь к себе забрал. В среду схоронили, скоро уж девятый день.
– Как?
Иван Семёнович слезу утёр, не ожидал он такого поворота событий, жаждал встречи, а всё вон как обернулось. Вспомнил ещё раз рассказ Аннушки, подошедши к иконе Божьей Матери, поставил восковую свечу за упокой души божьей.
Спи, Аннушка, спи, чтобы скорби этого тленного мира никогда не коснулись тебя. И показалось Ивану Семёновичу, что в глазах Богородицы слеза блеснула. Всмотрелся внимательно, а она и впрямь блестит.
«Ах,