в спину швырнул ее вперед, ее крепко ухватили с двух сторон под мышки, приподняли так, что ноги беспомощно перебирали над землей, и поволокли. Она затрепыхалась, пытаясь вырваться из хватки своих сторожей и из собственного человеческого облика… Клыки, крылья, когти… С оттяжкой полоснуть Панаса по физиономии, достать когтями второго сторожа – и круто вверх!
Волна чудовищной тошноты и боли накрыла Ирку, голова крутанулась, будто она на винте крепилась, мир перевернулся, и дрожащая Ирка повисла на руках своих конвоиров. Ее швырнули наземь у деревянного столба, руки задрали, туго притянув запястья веревкой к вбитому в столб кольцу – слишком низко, чтоб можно было встать хотя бы на колени, и слишком высоко, чтоб сесть. Ирка всей тяжестью повисла на рвущихся от боли запястьях.
Лицо Панаса снова возникло над ней, он улыбнулся со злым удовлетворением, подергал веревку и с размаху хлестнул Ирку по лицу.
– Ну ось тоби зараз и кинец, тварюко! – прошипел Панас и вскинул руки над головой. – Дывыться, люди! З Мертвого лесу наших односельчан тащут – мужиков угоняют, детей уносят – а то мы, нарешти, мертволесскую погань споймалы!
Рядом горделиво подбоченились два его приятеля, напоминая, кто именно совершил беспримерный подвиг. Толпа оправдала ожидания героев, откликнувшись слаженным приветственным криком, от которого с недостроенных хат взвились напуганные птицы.
– Якой смертью тварюку казнить будем, за все, що ее родичи нам зробылы? – потрясая кулаками, провозгласил Панас.
Толпа ответила зловещим, яростным, совершенно волчьим воем и подалась вперед. Ирка судорожно задергалась на веревке, точно пытаясь спрятаться от устремленных на нее бешеных, ненавидящих глаз. И вдруг вся эта толпа разом, как один человек… поперхнулась, словно всем им в глотки кляп забили.
– И хто тут що выришуваты зибрався, га? – прозвучал женский голос.
Толпа распалась надвое, точно ее ножом разрезали, и по образовавшемуся проходу неторопливо пошла средних лет дородная тетка в цветастой юбке и плотной темной керсетке1 поверх вышитой сорочки. В руках у тетки была доверху набитая корзина, такая здоровенная, что в нее, наверное, влез бы урожай Иркиного сада за год.
Иркины «поимщики» невольно шагнули ближе друг к другу, загораживая спинами свою добычу. Ирке были видны только теткины ноги в сафьяновых чоботах. Чоботы остановились напротив сгрудившейся троицы. Воцарилась недолгое молчание – тетка окинула парней долгим изучающим взглядом. Наконец скинула со сгиба руки корзинищу и словно орден вручила ее крайнему.
– Отнесешь до моей хаты! – небрежно махнула она.
Хлопец надулся, выпячивая грудь, как раздухарившийся голубь… Тетка ответила ему изумленным взглядом – дескать, ты еще здесь? И возмущенно выпяченная грудь моментально сдулась. Стараясь не глядеть на товарищей, хлопец рысцой рванул прочь. От тяжести корзины его ощутимо кренило вперед.
– На крыльце не кидай, сразу до погреба неси! Та дывысь по дорози не поешь все, бовдур