Рядом топотали еще такие же лапы – уже все четыре, под когтями оставались внушительные вмятины, впрочем, трава тут же поднималась, маскируя следы. Ирка вяло подивилась тому, что еще способна замечать такие вещи, и попыталась поднять голову. Ее отчаянно затошнило, тело прошила острая, невыносимая боль.
– Гля, очухалась, погань мертволесская!
Ее жестко и больно схватили за волосы. Высоко над ней, словно танцуя брейк-данс, качалось и вертелось небо. Между Иркой и небом, дергаясь, как в телевизоре при помехах, возникло лицо молодого парня.
– Ты б поберегся, Панас, хто их там знает, в том Лесу… – второй голос донесся откуда-то сбоку и сверху.
– То они когда кучей нападают – смелые! – кривя губы, процедил парень. – У-у, тварюка! – и перед Иркой возник летящий ей в лицо кулак.
Она инстинктивно рванулась навстречу… и мазнула клыками по костяшкам чужих пальцев. Раздался вопль, вкус крови наполнил рот, Ирку тут же вывернуло. Дальше была резкая боль и снова темнота.
Новое пробуждение оказалось еще омерзительней. Ирку швыряло и трясло, немилосердно подбрасывая при каждом толчке. Трава кончилась, чешуйчатый скакун шел галопом, вздымая когтистыми лапами густую темно-коричневую пыль. Пыль облепила Ирке лицо, забила легкие. Она задергалась в жесточайшем кашле – и тут же дикая, нестерпимая боль принялась драть тело на части. Будто в Ирку всадили тысячу мечей, да так и оставили, и теперь острые лезвия кромсали ее изнутри и снаружи.
– Орешь, тварь? – прокричали у нее над головой, и сквозь пыльную муть возник всадник, тоже скачущий… не на лошади. Стянутая ремнем тканая попона покрывала чешуйчатые бока четвероногого когтистого скакуна с длинной вытянутой шеей и головой змеи, увенчанной витым рогом во лбу.
– Наши, мабуть, в ваших лапах тож орали, хиба им помогло? – рявкнул всадник. – Ось и тебе не доможет! Гайда, хлопцы! – И утыканной мелкими шипами дубинкой хлопнул своего скакуна по бронированному заду. – Прокатим мертволесскую тварюку напоследок!
– Гайда! – злорадно проорали над головой, скакун, к которому, как мешок, была приторочена Ирка, испустил громогласный то ли стрекот, то ли шипение… Ирку швырнули наземь. Пыльная дорога ринулась ей навстречу. Ирка хотела кричать, но не могла – удар о дорогу вышиб из нее дух. Проселок, твердый, как гранитная плита, молотил по всему телу, точно кто-то огромный бил ее здоровенным бревном. Ее снова подбросило в воздух – кожу на ребрах стесало о торчащий на дороге камень. Перевернуло на бок, на спину, снова на бок… Она увидела над собой задранный чешуйчатый хвост и вертящееся каруселью небо! Сознание драной тряпочкой трепыхалось на самом краешке удушья и боли.
– Гей-гей-гей! – всадники разразились торжествующими воплями, сверху упала тень, Ирку проволокло в широко распахнутые деревянные ворота. Утопая в кровавом тумане, мимо мелькали наваленные грудами бревна, какие-то чаны. Запах свежеоструганного дерева и мокрой глины ударил в нос почти с той же силой, что и мощенная деревянными плашками