стучит в дверь, – сказал Джереми.
– Даже и думать неохота, – ответил Перегрин. – Впрочем, просто из любезности принесу письма.
Он спустился, забрал почту – для него ничего не было. Обратно он поднимался по лестнице не спеша.
– Я прав. Ничего хорошего. Конец. И как от этих бестелесных масок, от них не сохранится и следа[8]. В почте – только мусор, и только для тебя. Ой, прости!
Джереми говорил по телефону.
– Да, он как раз вошел. Одну секундочку.
Джереми прикрыл трубку ладонью и сказал:
– Мистер Гринслейд приглашает тебя к себе. Вот и началось, лапочка.
Глава 3. Вечеринка
I
«Год назад, февральским утром, – думал Перегрин, – я стоял на этом самом месте. Вышло солнце и золотило башню израненного “Дельфина”. Я думал об Адольфе Руби и мечтал обладать его одержимостью. И вот я снова здесь, господь мне судья, выскочка-золушка в лакированных туфельках мистера Руби».
Он смотрел на отреставрированных кариатид, на играющих китообразных, украшенных позолоченной надписью, на безупречно белый фасад, на элегантное кованое железо и восхищался. «Что бы ни случилось дальше, все это – лучшие дни моей жизни. Что бы ни случилось дальше, я буду вспоминать этот день и говорить: “Да, в то самое утро я понял, что такое блаженство”».
И тут к нему из проулка вышел тот самый человек из «Фиппс Броз».
– Утречко, начальник.
– Доброе утро, Джоббинс.
– Шикарно смотрится, ага?
– Мило.
– Ага. По-новому. Не так, как когда вы нырнули.
– Это уж точно.
– Да. Вам ведь нужен будет ночной сторож, а? Раз уж все, похоже, почти готово? Ночной, дневной… все равно.
– Думаю, понадобится. А что? Есть на примете кто-то подходящий?
– Себя не хвалят.
– Вы готовы взяться?
– Чего врать, начальник, есть такая мысль. У нас, в проулке, слишком сыро – для моего нутра. Хроническое чего-то. У меня хорошие отзывы, начальник. Многие поручатся. Как вам? Глухо или прокатит?
– А что, – сказал Перегрин. – Думаю, прокатит.
– Тогда будете меня держать на примете?
– Обязательно.
– Господь вас благослови, начальник, – сказал Джоббинс и направился обратно в проулок.
Перегрин перешел дорогу, вошел в портик театра и посмотрел на объявление:
«Скоро! Новое открытие театра “Дельфин”, под новым руководством».
Объявление висело сразу под изодранной викторианской афишей, которую Перегрин видел во время памятного первого визита.
«СВАДЬБА НИЩЕНКИ
По многочисленным просьбам!
Мистер Адольф Руби…»
Когда маляры чистили и заново покрывали краской фасад, Перегрин поручил им работать вокруг этого сомнительного фрагмента и не трогать его.
– Он будет здесь, – сказал Перегрин Джереми, – пока здесь буду я.
Фойе ожило. Его покрасили, позолотили, отполировали и отлакировали. Рабочие были повсюду: на лесах, длинных лестницах, козлах. Громадная люстра ждала своего часа