путей
карты, светящиеся люминафором,
где-то далеко позади здесь
щёлкнули громко безымянные пальцы.
Взгляни, счастливчик,
как повезло тебе:
Промчалась пуля
в двух дюймах от цели,
плюхнулась в аорту.
Багажное добро, десять
центнеров
бреда на двоих
folie à deux
под тенью стервятника,
в семнадцатилетней жизни, на ногах
заикающихся телеграфных матч.
Там, впереди,
о водную преграду бьются
головами
три кита.
Кольнул блеск
в одном правом глазу.
«Кто назначил круговорот?..»
Кто назначил круговорот?
Погода ясной была, мы напивались
и горлопанили песни-шанти моряков
на солнцевороте великого крушения.
«Ты бывал моей смертью…»
Ты бывал моей смертью:
тебя я мог удержать,
пока всё во мне отмирало.
«Любви смирительная рубашка, красава…»
Любви смирительная рубашка, красава,
придерживайся журавлиной парочки.
Кого же, коль несётся он чрез Ничто,
приносит сюда, дышащего,
в один из этих миров?
«Близко, в дуге аорты…»
Близко, в дуге аорты,
в крови святой:
Святое слово.
Мать Рахиль
уже не рыдает.
Вознесены
все оплаканные.
Затишье в венце артерий
расшнурован:
Зиф, тот свет.
Представь
Представь себе:
зыбучих топей солдата Массада,
натасканного отчизной,
незабвенного,
снова
все терния на проволоке.
Представь себе:
нечто безглазое, нечто безобразное
проведёт тебя через чувствилище и ты
станешь сильней, ты станешь крепче.
Представь себе: твоя
собственная рука
вновь удержала при жизни
этот воз —
родившийся
кусок
обитаемой
земли.
Представь себе:
это сошло на меня,
имярека бодрствующего,
вечно нащупывающего бессонной рукой
то, что есть из непогребённого здесь.
«Роса. И я возлёг с тобой, а ты во вретищах был…»
Роса. И я возлёг с тобой, а ты во вретищах был,
месяц слякотный
ответами нас заморочил,
мы по кусочку отламывали друг друга,
и крошки складывали в цельный ломоть:
Господь преломлял хлеб,
хлеб преломлял Господа.
«Хеддергемют, я знаю…»
Хеддергемют, я знаю
твои ножи, кишащие
как мелкая рыбёшка,
никого сильнее не было меня,
стоявшего против ветра.
Никто, как я, не пострадал,
от