из них специальной кочергой приоткрыл железную дверь печного зева, а двое его напарников стали по очереди набирать в тазики горячую воду из расположенного в стене крана и закидывать её на раскалённые камни печи. Камни шипели, изрыгая перегретый пар. Народ, находившийся в верхней беседке полка, посыпался из неё как горох, прижимая уши и ругаясь матом. Вошедших мужиков это нимало не смущало, и они только продолжали поддавать жару. Причём при каждом очередном вбросе воды на раскалённые камни тот, что с кочергой, ритмично закрывал-открывал железную дверцу печного зева, благодаря чему жар быстро заполнял парное помещение.
– Сейчас, ребята, – подбадривал один из них, махая веником над головой, – ещё пару бросков – и можно будет по-человечески париться. А то сидите как варёные мухи.
«Варёные мухи» сползали всё ниже и ниже, а некоторые пулей вылетали из парной, где жар становился действительно невыносимым. После холодного бассейна мы ещё как-то держались. Я даже попытался подняться в беседку. Подняться достойно мне так и не удалось, я вполз в неё буквально на карачках, придавленный адовым жаром. Сколько так можно продержаться – не ведал. Решил на счёт «одиннадцать» уходить с позиций. На счёт «шесть» я уже чувствовал опалённые плечи, а на «девять» уши начали сворачиваться в трубочку. Волосы нагрелись, словно керамика в муфельной печке. На счёт «одиннадцать», уже не осознавая, что вообще происходит вокруг, я по инерции сполз с полка и галопом побежал в бассейн. Вот теперь только до меня дошло, для чего в бассейне столь холодная вода. С шипением охлаждаемого металла я бухнулся с головой в это римское роскошество, лёг спиной на его кафельное дно, открыл глаза и увидел сквозь холодную прозрачную воду уходящие в небо белые колонны. Поскольку потолок над бассейном был стеклянным, то видение было столь чистым, что оставалось только ждать явления ангела небесного.
В помывочном отделении меня уже ожидал Агрий Робертович, который поведал следующее:
– Когда ты скатился с полка и как угорелый выскочил за дверь, фирменные парильщики всей гурьбой забрались на самую верхотуру и стали хлестать друг друга большими дубовыми вениками с таким остервенением, что я подумал: могут эдак и забить себя, если не до смерти, то наверняка до инфаркта с миокардом. – Так он выразился. – Продолжалась эта экзекуция минут десять. Кто их знал, уходил из парной заранее. Там как в преисподней сейчас. Правда, грешники все разбежались. Теперь в парную можно не ходить, потому что меньше пяти-шести ходок они не делают.
После бассейна мы решили взять тайм-аут и, завернувшись в простыни, отсидеться в предбаннике на прохладных кожаных диванах. Мимо опять продефилировал Семён Фарада. В этот раз он был в меру пьян, и на лице у него появилась маска полного благодушия. Похоже, что кто-то его всё-таки узнал. По всем статьям было видно, что ни париться, ни мыться он уже не собирался.
– Пушкинский театр, говоришь? – пропел Фарада. – Барнаул? Помню-помню, как спирт пили, а вот