и мысль, утверждающая возможность этих взаимоисключающих решений: вещь, —
как и другая, настаивающая на их невозможности мысль: тоже всего лишь вещь.
Итак, все без исключения суть вещи, —
и в этом нет ничего унизительного, напротив, под вещью мы подразумеваем всего лишь замкнутый на себя феномен, и по этой причине внутренне вполне завершенный: не имеющий, строго говоря, ни начала, ни конца, —
ведь начало и конец суть только формальные условия существования завершенного в себе феномена, сам же по себе феномен безусловен, и оба эти антиномических момента – условный и безусловный – сводят с ума человеческий ум, потому что они, собственно, не его ума дело и постичь их нельзя, —
ведь ясно, к примеру, что мы не могли бы существовать без наших родителей, но наша сущность от них независима, и сколько ни рассуждай на эту тему, дальше сказанного в этих двух фразах не пойдешь, —
то есть все в мире, с одной стороны, возникает и исчезает, как облако в полдневной лазури, —
но и все в мире, с другой стороны, вечно и неизменно, как то же облако, запечатленное на полотне мастерской кистью, —
поэтому вещи не нуждаются ни в объяснении, ни в оправдании, —
их странно начисто отрицать, и еще более странно всерьез утверждать, —
они скромны, как полевые цветы, но и исполнены собственного достоинства, как незабвенный граф де ла Фер-Атос, —
так что и субъект и объект вкупе с их игривыми вариациями суть не более, чем мнимо противоположные вещи, а мир, из них состоящий, есть факультет ненужных или нужных вещей, без разницы, —
ведь обыгрывание названия чьей-то книги – тоже пустая по большому счету вещь.
И вот когда все вокруг в пробужденном сознании становится вещами, решительно все, без какого-либо исключения, тогда и наступает состояние, при котором кажется, будто не к чему больше стремиться, потому что любое стремление вкупе с его результатом есть всего лишь вещь, без которой можно вполне обойтись, но можно и не обходиться, так как жизнь без стремлений – если она вообще возможна – тоже не более чем вещь, хотя и самая субтильная и загадочная, —
то есть в состоянии медитации приходится постоянно и заново освобождаться от жизни как таковой, проявления которой, как легко догадаться, беспредельны, —
и это освобождение сродни плаванию против течения, —
и вот оно-то, быть может, только и делает медитацию тем, что она есть по сути, то есть точечным круговоротом самых субтильных душевных энергий, —
в самом деле, ведь все, что нам суждено достигнуть при напряжении всех наших сил и в пределах этой нашей жизни, есть уже и заранее обыкновенная вещь, —
и никогда она не будет больше и значительней той вещи, которая есть у нас сейчас, то есть нашего теперешнего состояния, пока мы ничего не достигли и ничем в жизни не стали, —
и точно так же не о чем нам жалеть, потому что то, что мы потеряли, есть лишь вещь, равная всем вещам, которые у нас остались.
Все суть вещи, —
как же мы раньше об этом не догадывались? и потому, пытаясь скрыть это слишком явное внутреннее превосходство