не мешает второй и может существовать сколько ей угодно.
XXVIII. Постскриптум к вещам
Когда, выглядывая из окна, вы видите опять и в который раз эти дома и деревья, эти подъемные краны и купола церквей, эти облака и прогуливающихся под ними людей, у вас в душе появляется одно и то же странное, субтильное и противоречивое ощущение, —
с одной стороны, все эти бесконечно вам знакомые вещи связаны почти семейной, родственной связью: что-то теплое, надышанное и трогательное есть в их осмысленно-бессмысленном нагромождении, —
так родные и близкие толкутся на узком комнатном пространстве по случаю какого-нибудь семейного торжества, —
но, с другой стороны, вас тут же пронзает острая догадка о том, что каждая из этих вещей обусловлена тысячью причин и при сбое хотя бы одной из них она (вещь) не может существовать, —
отсюда глубочайшая внутренняя ранимость любой вещи, даже неодушевленной – об одушевленных и говорить нечего: иной раз просто внимательное наблюдение за ними вызывает боль на сердце, —
и вот эта пронзительная трогательность вещей, обусловленная их преходящностью, тонко контрастирует с возможностью их возвращения – своеобразный вариант вечности, —
да, они обречены на исчезновение, но почему, раз придя в этот мир, они не могут когда-нибудь снова в него возвратиться? ведь для случая бесконечность времени не играет никакой роли, —
так что первичное и первозданное восприятие вещей как чего-то такого, что не является ни вечным, ни преходящим, и что по этой причине нельзя постигнуть до конца, —
оно, такое восприятие не может не быть глубоко поэтическим в своей основе, —
и лишь потом и постепенно на его поэтическую – с лирическим звучанием— сердцевину нанизываются вторичные и все прочие – уже совсем необязательно поэтические – мысли и ощущения, —
все мое детство и часть юности, сколько я себя помню, я смотрел на окружающий мир именно такими глазами, —
но теперь, под занавес, этот взгляд на мир дает трещины, точно обжитый дом, подлежащий слому, —
и в той самой степени, в какой он исчезает из моей души, я чувствую себя несчастным.
XXIX. Сказка о современной Золушке, как она читается на вашем лице
Все дело в том, мой друг, что нет в жизни никакого развития, но все вырастает из семени: так из семени ясеня может произрасти только ясень и никакое другое дерево, и никакой случай, никакое стечение обстоятельств и никакая судьба, как принято говорить, не в силах изменить этого космического закона, —
так что если вы, задумчиво бродя по обломкам первого брака, встретили вдруг женщину, с которой сидели на школьной скамье и которую прежде не замечали, а она за истекшие долгие-долгие годы из Золушки превратилась в принцессу: и душой и телом, причем не была ни разу замужем, и вы это естественно воспринимаете как чудо и знамение свыше, —
и вот вы уже не на шутку влюблены, да и она тоже, ведь и она ищет своего принца, —
так