Надо же – кто-то соорудил на перекрестке рождественский вертеп. Странно, что никто из прохожих им не интересовался, словно тот был невидимым. Девушка тоже хотела пройти мимо, но все-таки решила подойти поближе. Фигуры внутри вертепа были выполнены в натуральную величину. Черт ухмыльнулся – кого могут растрогать деревянные истуканы? Ангел наблюдал за происходящим, затаив дыхание. Девушка приблизилась к фигурам. Вот Мария – молодая женщина, закутанная в покрывало, а вот Иосиф – муж Марии, вифлеемский плотник. Оба склонились над новорожденным сыном. Путница подошла еще ближе, чтобы рассмотреть фигурку младенца. Заглянула в соломенную колыбель и столкнулась с внимательным взглядом больших карих глаз – в яслях лежал живой ребенок. Девушка не могла оторваться от новорожденного – а тот продолжал смотреть на нее лучистым, исполненным любви взглядом. Это были глаза Спасителя. Неизвестно, сколько времени прошло – девушка так бы и стояла у колыбели, если бы чудесное видение вдруг не рассеялось, как мираж. Только в воздухе остался едва уловимый запах сена.
Путница улыбнулась и пошла прочь. Ни к какой знахарке она не пойдет. Пора домой – папенька с маменькой наверняка уже накрыли ужин к сочельнику.
Черт, услышав мысли девушки, тотчас же исчез – как будто его никогда и не было. Ангел возликовал – достал из-под крыла серебряную дудочку и принялся играть. Всю дорогу путнице казалось, будто рядом кто-то наигрывает волшебную мелодию.
А по возвращении домой девушку у парадного поджидал помянутый чертом кавалер. В руках он сжимал бархатный футляр с обручальным колечком – ему непременно хотелось сделать невесте предложение сюрпризом, в канун Рождества.
Проза
Ключевой мотив рассказов Анастасии Фрыгиной – проницаемость границы, отделяющей видимый мир от невидимого, реальный от мистического. Перед вами, в сущности, системное исследование тех порталов, окон и дверей, сквозь которые возможно проникнуть из одного пространства в другое, а еще о власти, с которой один мир действует на другой.
В рассказе «Мария» таким порталом оказывается встреча с медведем один на один в тундре, а в «Ане» – лес и речка. Звучащий, дышащий и совершенно живой лес, среднерусский в «Ане», северный в «Марии», – одна из главных удач этих текстов. «Неспелая и сухая малина с кривых почерневших кустов», «сладкий гнилой чад леса», «хрупкий дерн вперемешку с обломками иголок», туман – «водная взвесь, разведенная в воздухе», буро-коричневый кочкарь, вершина сопки, покрытая лишайником, – для описания леса и тундры здесь найдены и точные, и свежие слова. Оба рассказа неожиданно обнаруживают: то, что на школьных уроках литературы называется «образ природы» и ассоциируется с классикой или прозой деревенщиков, совершенно возможно и в современной словесности. Подобных объемных, душистых, но совершенно не тягомотных описаний природы не случалось в нашей литературе очень давно. В этом с большой зоркостью увиденном, услышанном, унюханном лесном пространстве разворачиваются идеально подходящие