Группа авторов

Журнал «Юность» №02/2020


Скачать книгу

мы на место приехали.

      Вот и дом, всей Москве известный, где живет семейство Костаки.

      Поднялись на нужный этаж.

      Позвонили. И стали ждать.

      Дверь открыл смятенный Костаки.

      Он бросился к Звереву:

      – Толя! Вот уж горе какое! Пожар!

      Зверев:

      – Да, дядя Жора. Пожар.

      И Костаки всплеснул руками:

      – Заходите скорей, заходите!

      Зверев:

      – Честно скажу – мне было приезжать одному тяжело. И поэтому я приехал к вам сегодня с Володей Алейниковым.

      И Костаки взглянул на меня благодарно:

      – Спасибо, Володя! Хорошо, что в такое время непростое вы рядом с Толей.

      Я ответил ему:

      – Так надо.

      И Костаки:

      – Вот именно. Надо. Надо друга сейчас поддержать.

      Я ответил:

      – Именно так.

      И Костаки, с лицом набрякшим, смуглым, странно отяжелевшим, с воспаленным взглядом усталых, но живых, искрящихся глаз, весь – мучение, скорбь и боль, весь растерзанный, но упрямо и отважно противостоящий злу, с которым ему сражаться приходилось, и весь – протест, вызов, дерзостный и достойный, всем гонителям и врагам, нам сказал:

      – Пойдемте ко мне!

      Мы зашли за ним в комнату, густо, сплошь увешанную картинами.

      Говорить о том, что за живопись у Костаки была, особого смысла нет – и так это было всем в столице давно известно.

      Мы присели за стол со Зверевым. Закурили. Зверев молчал. Только сгорбился как-то, сжался напряженно. Я тоже молчал.

      И Костаки вышел из комнаты. И вернулся вскоре. В руках он нес большую груду гуашей, по краям обгорелых. Гуаши были зверевскими. И на них – сохранилось изображение. Диво дивное, да и только!

      В руках он нес большую груду гуашей, по краям обгорелых. Гуаши были зверевскими. И на них – сохранилось изображение. Диво дивное, да и только!

      И Костаки тогда показал эту груду гуашей Звереву. И сказал огорченно:

      – Вот!..

      И – заплакал.

      Зверев сказал, посмотрев на гуаши:

      – Я вижу.

      И Костаки начал рассказывать, как спасал он на даче работы от огня, собирал их, валявшиеся на участке, в глубоком снегу, из окна торопливо выброшенные неизвестными, но, наверное, что находится в доме, знавшими и расчетливыми грабителями, как пропали иконы ценнейшие, да и много всего пропало из коллекции, очень много, и не плакал даже – рыдал.

      И Зверев ему сказал:

      – Дядя Жора, вы успокойтесь. Ну, пропали мои работы. Обгорели. Или сгорели. Ничего! Еще нарисую!

      И Костаки его спросил, благодарно, взволнованно:

      – Правда?

      Зверев, искренне, просто:

      – Правда!

      И Костаки, пусть и с трудом, но по-детски совсем, – улыбнулся.

      Зверев:

      – Есть акварель, бумага?

      И ответил Костаки:

      – Есть!

      Зверев:

      – Ясно. Несите сюда!

      И немедленно появились на столе акварель и бумага.

      Зверев:

      – Кисти нужны!

      И вскоре на столе