будет мир,
Зеленая вязь созвездий,
И гул подъезда,
Речь без гортанных фраз.
Да будет жизнь
Без золота и без меди,
Без слез,
Без смеха,
Без перемен.
Без нас.
Больничное
На скамейке сядешь под каштаном,
Смотришь на сороку и молчишь.
И во рту трепещущая рана
Замирает, как под полом мышь
Мне-то что? Болей. Ведь все для дела:
Судорога,
Кровь в платок (тьфу-тьфу).
День как марля – тоненький и белый
Тканево бормочет на ветру.
Суп похлебаю. Картошку уже ни-ни.
Хлеб покрошу галкам и воробьям.
Медсестра курит в кленовой тени,
У забора просачивается бурьян.
Тело уже изъян, причем неизлечимый —
Его не заколешь до нормального состояния.
Люди снаружи всегда торопятся мимо.
Господи, ты хоть не ковыряй меня!
Мама, мамочка, послушай теперь меня!
Я не умру уже. Здесь на исходе дня
Старики на лавочках режутся в домино.
Меня порезал врач – и хватит.
Комары влетают в окно.
Жужжат над ухом, но крови совсем не пьют.
Компот из сухофруктов, палаты зеленый уют.
Мне это очень близко, я тут совсем своя,
Стою на улице и не помню, кто окликал меня.
Утром поставим свечку, я помолюсь о том,
Чтобы звенел комар ночью под потолком,
Чтобы под понедельник сняли тугие швы,
Чтобы лежать во сне, словно в руках травы.
Сергей Калашников
Родился в 1996 году в городе Павлово Нижегородской области. Три года учился в Московском техническом университете связи и информатики, ушел оттуда и поступил в Литературный институт имени А.М. Горького на семинар Олеси Николаевой.
Поверх пристрастия
Не скрою, Сергей А. Калашников вот уже три года как студент моего семинара поэзии, и, возможно, я пристрастно отношусв к его дарованию. Но и, поверх пристрастия, его одаренности для меня очевидна, как несомненно и то, что он к тому же обладает счастливым свойством – «волей к тексту», столп необходимой для творческого становления и осуществления: он не только много пишет, не только выплескивает некий избыток образов, наблюдений, эмоций, за счет которых его стихи бывают очень длинными, но и работает над тем, чтобы конструкция их была компактнее и прочнее, море разливанное слов обрело твердое русло, а сами слова становились по своим местам, в согласии с телеологией стихотворения – образным рядом, смыслом и интонационным рисунком.
Какие чудесные образы появляются у него! Но дело даже не в отдельных образах, а в том колорите, в той кантилене, которую они создают. Здесь множество зримых, выписанных деталей, из которых выстраивается картина мира, которая, однако, не «заземляется», не сводится исключительно к ним: почти в каждом стихотворении действует некий рычаг «претворения», выводящий его образ за рамки наличной реальности. Задувают метафизические сквознячки. Грубо