шустрый крепыш маленького роста, вместе с которым они ездили агитбригадой по краю, ставили концерты перед тружениками села. Инженер был до того мал ростом, что олень на капоте его «Волги» смотрел ему в подбородок. Наверное, по его мнению, крупные предметы обихода компенсировали мелкий вид хозяина: «Волга», большая машина, редко у кого в то время бывшая в частном владении, пес его, огромный черный дог, если стоял рядом, мог положить голову хозяину на плечо. При всех шутках-прибаутках (он, сказывали, на сцене исполнял обязанности конферансье) Виссарион (замена Всеволоду достойная!), судя по всему, на комбинате был ценным специалистом и часто ездил за границу. Из одной такой поездки он привез старшему Пологину непомерного объема бутыль виски, а малому – кока-колу, пачку сигарет «Филипп Моррис» в пластиковой коробке и болоньевый плащ, который убирался в чехольчик размером с ладошку.
Через некоторое время Виссариона отправили на строительство химического комбината в одну из соседних с Москвой областей, с ним отбыла и сестра. Вскоре у них там родилась дочь, и пологинские родители загрустили: вот где-то далеко сладкий цветочек, внучечка, а что им в этом чужом сибирском городе? Меньшой скоро школу закончит – и поминай как звали…
Школа досаждала обилием обязанностей, хотя среди изучаемых наук были для Пологина вполне сносные. Физика и биология.
– Нет, ты мне толком объясни, куда убегают электроны, – приставала сестра, вечная троечница, которая странно попала в химический техникум, не дотягивая по химии в школе и до «тройки».
– Еще не проходили! – бурчал Пологин и принимался листать учебник в нечитаных местах.
Биологию преподавала редкая дура. Это заключение – не открытие Пологина, это знали все. Муж ее был большим начальником в городе, она всегда одевалась как на выход, несла себя с гордостью и достоинством, голову держала прямо и неподвижно, будто там, на самой вершине прически, возлежало что-то чрезмерно ценное, к примеру, бумаги, приносимые поутру мужу на подпись. Обсуждение причесок – это незыблемая часть урока, бывает, что разговор о них заходит не в самом начале, но это неважно. Французский пучок, ракушка, гламурный уличный шик – других названий Пологин не запомнил, но зато уяснил (со слов, понятное дело, биологини), что потратить полночи на постижение теории относительности Альберта Эйнштейна – это ни в какие ворота. Любили во время уроков биологии поговорить на отвлеченные темы.
Физик им достался из ученых. Отчего он покинул науку и подался в классы – никому в школе было не ведомо. Как всякий ученый, он больше думал, чем говорил и, очевидно, ждал того же от других. И всякий раз удивлялся, обнаруживая, что за молчанием учеников кроются вовсе не усиленные размышления над его предметом. Разочарованный, он повторял одно и то же:
– Существует не больше десятка физических законов, выдвинутых самой природой. Человек только описал их, сформулировал, все остальное – изыски прихотливого ума,