пела мама, и нота звенела в полутемной комнате.
– Нота соль золотистая, как солнце. – Я любил играть с нотами.
– А эта? Ре-е-е. – Звуки разлились синими волнами.
– А ре – море, поэтому она синяя, как море.
– Удивительно! Почему они цветные? Ты их правда видишь… эти звуки?
– Мама, это же очень просто. У каждого звука есть свой цвет, и когда играет музыка, я вижу картинки и кино.
Когда я подрос, я научился настраивать гитару, натягивать струны, подпиливать лады и менять колки. Я играл часами, как только выдавалась возможность. Музыка стала моей вселенной.
Зная, что в понедельник отец задерживается на работе допоздна, я бежал из школы домой, предвкушая, как я подготовлю гитару и проиграю выученную на прошлой неделе композицию. Все выходные я с нетерпением ждал этого момента. Из серванта достал спирт и ватные тампоны, которые отец таскал из больницы; не спеша поменял и почистил струны. Композицию «Кашмир» группы «Лед Зеппелин» я услышал у ребят из гитарного кружка, и мы выучили ее вместе с преподавателем. И вот я погрузился в мелодию, не замечая лопнувшие на пальцах мозоли и окровавленные ладони. Музыка унесла меня: жар бесконечной дороги, движение каравана по песчаным барханам экзотической страны.
Я не заметил, когда неожиданно рано вернулся с работы отец. В тот день на операционном столе умер его пациент. Я очнулся, когда отец в ярости ворвался в комнату, выхватил из моих рук гитару и, схватив со стола кусачки, перекусил струны. От каждой порванной струны гитара вскрикивала, словно живое существо. Она страдала от боли и несправедливости.
– Не смей… отдай. – Я вскочил со стула, бросился к нему и крикнул в темноту страшных глаз.
Он замахнулся на меня гитарой с оборванными струнами.
– Ты…ты… вор и бездельник! Ты никогда не станешь музыкантом! Я так сказал! – бушевал отец.
– Ты можешь убить меня, но не смей унижать. – Я подставил ему голову под удар и, глядя в его глаза, прошептал: – Бей.
Он судорожно вздохнул, будто захлебнулся гневом, бросил гитару на пол и молча вышел из комнаты, хлопнув дверью в задрожавшие от боли стены.
Я стремился убежать от этих глаз, пугающих чернотой и выворачивающих наизнанку. После окончания школы ушел из дома, устроился работать на завод, а осенью меня уже призвали в армию. Я не дослужил до окончания срока, меня забрали домой – долго везли по песчаным барханам бесконечной дороги.
Когда я вернулся, отец стоял у закрытого гроба в большом актовом зале школы, где я учился. Он держал руку на крышке, у изголовья. Вокруг гроба и на рояле стояли и лежали венки и цветы – море цветов. В зале было много народа: мама в черном, мои учителя, военком, какие-то незнакомые мне люди.
Не так я представлял себе нашу встречу. Я прошел между людьми и остановился напротив отца. Страха не было – черные глаза больше не пугали меня. Я всматривался в потемневшее от горя лицо и не узнавал его. Он стоял над гробом: седой, сгорбленный старик. Прямо на меня