холеным, чрезвычайно представительным человеком с обаятельной улыбкой. Едва усевшись напротив и отказавшись от кофе, он сразу взял быка за рога. По его, Колбасьева, информации, агентство «Убойные новости» подготовило ряд материалов, бросающих густую тень на репутацию «Петрохолдинга». Он, Колбасьев, считает своим долгом предостеречь руководителя агентства от поспешных и неразумных шагов в виде передачи указанных материалов в такие-то масс-медиа. Для него, Колбасьева, очевидно, что публикация тенденциозно подготовленных статей создаст проблемы не столько для холдинга (да и что слону дробина?), сколько уважаемому агентству и не менее уважаемым редакциям… И тэ дэ, и тэ пэ.
Юрист журчал, как неисправный сливной бачок, а мне было скучно. За двадцать пять лет журналистской работы подобных разговоров довелось наслушаться по самое некуда. И угрозы, и попытки всучить взятку − все было. Оставалось выяснить, что воспоследует на сей раз.
Отжурчав, Колбасьев поправил роскошный галстук и сделал, наконец, чисто конкретное предложение. Как и следовало ожидать, финансовое. «Я в курсе той суммы, которая вам положена за эти материалы. Я мог бы заплатить вдвое больше, если вы обязуетесь выбросить их в корзину. Заплатить здесь же, наличными. А если вы готовы сделать серию материалов − положительных, разумеется, − о предприятиях холдинга, то и втрое. Можем обсудить и другие варианты. Как вам такая мысль?»
Хорошее было предложение. В рыночной ситуации такими не бросаются. И если бы мой интерес ограничивался лишь деньгами, мы могли тут же ударить по рукам. Премировал бы ребят, часть суммы положил на счет, ну, и себе в карман… Прелесть! Да и что скрывать: разоблачение олигарха − дело хлопотливое. А то и небезопасное…
В общем, рад бы согласиться. Но не могу.
Я до смешного дорожу репутацией своего детища. Своего агентства. Срыв контрактов с федеральными изданиями серьезно подорвал бы образ надежного партнера, который я так упорно лепил с первого дня работы. Тем более, что причины срыва легко просматриваются: либо запугали, либо купили. И то и другое мне не в плюс. И в конечном счете моральный убыток будет несопоставим с мгновенно полученной выгодой…
Все это я объяснил Колбасьеву открытым текстом.
Что могло последовать за отказом?
Дальнейшие уговоры с увеличением отступной суммы. Или переход к прямым угрозам. Или хлопанье дверью с неизбежным: «Вы еще пожалеете…»
Ничего этого не произошло.
Колбасьев повел себя странно. Выслушав отказ, он пару секунд сидел с непроницаемым лицом, словно обдумывал мои слова. Затем он привстал, медленно перегнулся через стол и уставился на меня. При этом глаза его непонятным образом тускло, гнилушечно засветились. Я невольно вжался в спинку кресла.
− Что вы делаете? − спросил я, сам себя не слыша.
Вопрос остался без ответа. Взгляд Колбасьева сверлил, гипнотизировал, пытался достать из меня душу и вывернуть наизнанку. Неожиданно стало зябко (это в разгар лета!), в кабинете словно потемнело,