в кружевах, пудре и парике в стиле покойной Марии Антуанетты.
– Ах ты, грязная уродина! – заверещала старуха, словно расстроенная шарманка, – сколько раз я тебе повторяла – внимательно гляди впереди себя, а не зыркай себе на башмаки! Там ты всё равно ничего интересного не увидишь! Что мне теперь делать – это же прекрасный майсенский фарфор, с него ещё сам Август Сильный кушать изволил!
– Простите, мадам, – виновато проговорил Роберт, сидя на корточках и помогая девушке собрать осколки разбившихся тарелок, – это моя вина. Я так неожиданно налетел на бедняжку из-за угла, что она и опомниться не успела.
– Наша Золушка, и вдруг бедняжка? – проскрипела старуха, – ах, увольте! Эта мерзавка нам ещё всем нос утрёт. А вы, простите, кто таков? По ливрее могу понять, что служите кому-то знатному.
– Совершенно верно, мадам, – ответил Роберт, поднявшись, – я служу Его Светлости князю Иоахиму.
– Ах! – лицо старухи мгновенно преобразилось из надменно-презрительного в заинтересованно-благосклонное, – с этого и следовало начинать. Простите, но чем обязаны вашему визиту?
– Имею для вас и ваших дочерей, мадам, личное приглашение Его Высочества принца Роберта на бал, который состоится через неделю и на котором будет определена будущая невеста наследника.
– Боже мой, какая прелесть! – баронесса расцвела, что садовый пион, – не будем здесь стоять, пройдёмте же в гостиную.
Роберт последовал за нею, на секунду задержавшись, дабы ещё раз взглянуть в глаза той, которую назвали Золушкой. Когда он помогал ей поднимать осколки разбитых тарелок, его рука, затянутая в белоснежную лайковую перчатку, случайно задела её руку. Сквозь кожу перчатки он почувствовал жар, дохнувший будто из печки – так горячо было прикосновение девушки. В тот миг она вздрогнула и испуганно отдёрнула руку, осторожно подняв глаза на принца. Он уже рассматривал её лицо, скрытое под копотью и сажей, но когда его взгляд встретился с её взглядом, оно будто очистилось, омытое утренней росой. Огромные серые глаза, будто два высокогорных озера, глядели на него так жалостно и так трепетно, будто кричали о помощи, что Роберт на минуту замер. «Господи, неужели оно?», шибануло ему в виски, «мне это чувство незнакомо, не доводилось такого ощущать! Но как, чтобы прислуга? Но у неё такие глаза!». Скрипучий голос старухи-баронессы отвлёк его от размышлений, но, покидая коридор, он вновь окунулся в два этих серых омута, чтобы окончательно понять, что любовь на свете существует, и что живёт она порой в самых отдалённых уголках сердца. Ей нужно только лишь высечь искру, дабы озарить путь и выпустить на свободу.
В гостиной их уже поджидал барон фон Глокнер. За последние годы он заметно постарел, осунувшись и поседев, но по-прежнему сохраняя здоровый дух и ясность рассудка. Однако и он не узнал Роберта в камердинерском наряде. Расшаркавшись перед баронской четой, Роберт вручил им приглашение на бал и объявил, что принц будет весьма признателен, если они изволят