ты.
Она осторожно оглянулась на одноклассников, всем своим видом стараясь дать понять, что не готова обсуждать религию в присутствии людей разных верований и тех, кто не разделял ни одну из вер.
– Боюсь, что какую бы точку зрения я ни высказала, любой мой ответ ранит чужие чувства.
– Вовсе не это тебя волнует, – тихо пробубнила Селестия, но из-за гнетущей тишины ее услышали все.
– А что скажешь ты, Хьюз?
Она вздрогнула, в душе ожидая, что заберет все внимание себе. Приняв мужественный вид, она встала и заговорила слегка подрагивающим голосом:
– Я начну издалека. Говоря языком логики, школа, в которой мы находимся, построена людьми…
Она услышала за спиной презрительное цоканье языком. Селестия на секунду замолчала. Когда же продолжила, голос ее стал тише и задрожал сильнее:
– Парты, за которыми мы сидим. Одежда, которую мы носим. Книги, которые читаем. Все, что нас окружает, имеет своих творцов. Невозможно и глупо представлять, что все материальное появилось само…
– Хочешь сказать, что если я не верю в бородатого деда на небесах, то я глупец? – усмехнулся один из мальчишек за ее спиной. – Это уже угнетение.
– Не перевирай, я не так ска…
– У меня тогда встречный вопрос: если у всего есть творец, то кто создал бога?
Селестия окончательно растерялась.
– Э-это… за гранью нашего понимания.
– Конечно! Вот только человек – вершина эволюции. Ее лучшее творение.
– Н-но мы не можем называть себя высшими существами, если даже не можем осознать…
– Довольно, ребята. Юнас, была очередь Селестии отвечать. Неприлично перебивать.
– Она бы вам сейчас Библию начала пересказывать. Папа правильно говорил, что девчонкам нечего делать в науке…
– Юнас! – повысил учитель голос и выступил вперед. Его обычно умиротворенное выражение лица исказило раздражение. – Мы разные люди. Взгляды каждого нужно уважать.
– Мистер Уолберг, вы и сами знаете, что это не более чем призыв, а под уважением вы подразумеваете, скорее, терпимость или равнодушие. И она не уважала нас, детей науки, называя нас глупцами за то, что мы не верим в воду, превращающуюся в вино, и в воскрешающих пророков, которые то ли сыны божьи, то ли…
– Юнас! – крикнула на него одна из учениц.
– Ты сейчас ведешь себя даже хуже, – подхватили в классе.
– Замолчи уже.
– Вы все прекрасно знаете, что это правда. – Он скрестил руки на груди с чувством собственного достоинства и без тени жалости уставился на подрагивающую от переполняющих чувств Селестию. Она успела пожалеть о своем ответе. Как же она сразу не поняла, почему на самом деле Аврора не стала отвечать при всех: мнение в науке, особенно когда касается божественного, неприемлемо, и отстоять его так же сложно, как и быть человеком науки и веры одновременно.
Наступила тишина. Селестия нервно мяла руки. Губы ее дрожали, на остром подбородке появились ямочки, а лохматые брови