и хорошего настроения как ни бывало.
Вышли ранним утром, когда солнце только собиралось подниматься из-за тайги, простившись с хозяином и выпив на прощание по кружке настоящего хорошего кофе.
Свежесть и прохлада быстро сменились тяжелой духотой и влажностью. Идти было тяжелее, чем вчера. Лесная тропинка сплошь была в кочках и рытвинах, ветки упрямо норовили расцарапать лицо, опять налетели пауты и мошка. Дорога, как назло, то ныряла в глубокий и темный, пахнущий прелой листвою овраг, то упрямо и долго лезла на поросший лесом холм. Все шли молча. Казалось, что путь этот никогда не кончится. От мошкары не спасали и пучки травы, которыми они отчаянно хлестали себя не хуже, чем в бане.
Олег не смог бы точно определить или сказать, с какого момента у него появилось до крайности неприятное и острое ощущение чужого немигающего взгляда прямо в спину, словно по позвоночнику провели холодным пальцем. У него даже волосы на голове встали дыбом от этого чувства. Как встали, так и стоят, и мурашки ледяные по коже бегают. Он осторожно огляделся: Ничего не изменилось. Лениво поругиваясь, шли гуськом ребята, тяжело поднимая ноги в набухших проклятых ботинках. Черт бы побрал отечественную промышленность! Впереди мелкой трусцой подпрыгивал дед. Вокруг шумела тайга, сиял радостный яркий день, все дышало покоем и беззаботностью. Никто ничего не замечал и не чувствовал. Олег представил громкий издевательский хохот Вороны, ироническую ухмылку Грека, сочувственный кивок Потапыча. Маменькин сынок, какая мошка тебя укусила, на каждый куст оглядываешься! И промолчал. Надоедливо жужжали пауты, тучей стоящие около идущих по тропе людей, от их ядовитых укусов вздувались невероятные прыщи, от влажного, пропитанного запахом хвои воздуха кружилась голова. Одежда прилипла к телу, пропиталась вонючим потом. Дорога петляла то вправо, то влево, то в гору, то вниз от одного холма, покрытого мягкой густой шапкой леса, к другому. Напряжение не покидало Олега, сколько он себя не уговаривал. Ему казалось, что он слышит осторожные шаги, треск сухого валежника под ногой невидимого преследователя. Рюкзак казался все тяжелее. За последним холмом открывался затяжной извилистый спуск в широкую долину, размытый недавними дождями.
– Слушай, Олежка, ты, что как чужой стал? – от хрипловатого голоса Вороны он вздрогнул. Тот догнал его и пошел впереди, оглядываясь на каждом шагу.
Знаешь, – решился Олег, – кажется мне, будто идет кто-то за нами, вроде как следит…Глюки, – и он засмеялся деревянным смехом.
– Глюки, говоришь.…То и оно, – злобно скривив рот, прошипел Ворона, – Если у одного, то, может, и глюки, а у двоих – это уже факт! Я как с пасеки вышли, чую что-то не то. Не одни мы, рядышком идет за нами кто-то.
– Давай Потапычу расскажем, – предложил Олег.
– Что расскажем? – хмыкнул Ворона, – Что нам что-то кажется, как бабам беременным? Он и так из-за старого хрыча на меня волком смотрит. И слушать не станет. Слышь, ты вправо гляди и назад оглядывайся, а я влево и вперед. Что увидишь – толкни.
А ничего не увидели. И, будто кто-то подслушал их разговор, сразу отпустило,