на нее обрушить.
– Но… – произнесла она, догадываясь о направлении разговора.
Деметрий взглянул на нее с еще большим сочувствием.
– Ты знаешь, что я бы не стал тебя просить, если бы мне не пришлось, – сказал он.
Она заморгала, нахмурив брови:
– Просить о чем?
– Об эксклюзивном интервью. О твоих отношениях с Аидом.
Ужас выбрался из ее живота, распространившись на грудь и легкие, и богиня почувствовала, как кровь отлила от ее лица.
– Почему вам приходится об этом просить? – ее голос звучал напряженно, и она пыталась сохранить спокойствие, но ее руки, сжимающие чашку с кофе, уже дрожали.
– Пер…
– Вы сказали, что не стали бы просить, если бы вам не пришлось, – перебила она. Она устала от того, как он произносит ее имя. Устала от того, как долго он переходит к сути. – Так почему вы просите?
– Это пришло сверху, – ответил он. – Мне ясно дали понять, что ты либо даешь нам интервью, либо больше здесь не работаешь.
– Сверху? – повторила она и на мгновение замолкла, вспоминая имя. Наконец оно всплыло в ее голове. – Кэл Ставрос?
Кэл Ставрос был смертным. Он являлся главным исполнительным директором «Эпик Коммьюникейшнс», которым принадлежали «Новости Новых Афин». Персефоне мало что было о нем известно, кроме того, что он был любимцем таблоидов. По большей части потому, что он был красив – его имя в буквальном переводе означало «коронованный как самый красивый».
– Зачем главному исполнительному директору требовать эксклюзивное интервью?
– Не каждый день узнаешь, что на тебя работает подружка самого бога мертвых, – произнес Деметрий. – Все, к чему ты прикоснешься, превратится в золото.
– Тогда дайте мне писать о чем-нибудь еще, – попросила она. – У меня на голосовой почте и среди писем куча наводок.
Это действительно было так. Сообщения лились на нее потоком с того момента, как была опубликована ее первая статья об Аиде. Персефона медленно рассортировывала их, организуя по папкам в соответствии с богами, которых они критиковали. Она могла написать о любом олимпийце, даже о собственной матери.
– Ты можешь написать о чем-нибудь еще, – сказал Деметрий. – Но, боюсь, нам все равно нужно от тебя эксклюзивное интервью.
– Вы ведь это не всерьез? – все, что она смогла выдавить, но лицо Деметрия выражало однозначный ответ. Она предприняла еще одну попытку: – Это ведь моя личная жизнь.
Взгляд ее начальника упал на стопку газет перед ним.
– И она стала публичной.
– Кажется, вы говорили, что поймете, если я захочу прекратить писать об Аиде.
Персефона заметила, как у Деметрия опустились плечи, и ей стало немного легче оттого, что он, по крайней мере, тоже был слегка этим деморализован.
– У меня связаны руки, Персефона, – ответил он.
После затянувшегося молчания она спросила:
– И это все? У меня нет права отказаться?
– У тебя есть выбор. Мне нужна статья к следующей пятнице.
После