и она обмолвилась: «Тут есть ещё Марфо-Мариинская обитель». Он засмеялся: «Опять в обитель?»; «Нет, это я так…» – ответила она. И герои отправились в трактир Егорова в Охотном ряду, полный «лохматыми, толсто одетыми извозчиками, резавшими стопки блинов, залитых сверх меры маслом и сметаной, было парно, как в бане. В верхних комнатах, тоже очень тёплых, с низкими потолками, старозаветные купцы запивали огненные блины с зернистой икрой замороженным шампанским»; а во второй комнате трактира, где сидели герои, висела икона Богородицы Троеручицы: «Хорошо! Внизу дикие мужики, а тут блины с шампанским и Богородица Троеручица. Три руки! Ведь это Индия! Вы – барин, вы не можете понимать так, как я, всю эту Москву», – говорила она ему. Он ответил ей: «Могу, могу! И давайте закажем обед силён!». «Барин» подражал языку летописной Руси: «Да, князь Юрий Долгорукий. «Рече Гюрги ко Святославу, князю Северскому: «Приди ко мне, брате, в Москову» и повеле устроить обед силён». И такая Русь, по словам героини, «вот только в каких-нибудь северных монастырях осталась». «Ох, уйду я куда-нибудь в монастырь, в какой-нибудь самый глухой, вологодский, вятский!» – грозится она, требуя к жирным блинам и «к наважке хересу». После она наизусть прочитывает герою фрагмент из «Повести о Петре и Февронии»: «Был в русской земле город, названием Муром, в нём же самодержствовал благоверный князь, именем Павел. И вселил к жене его диавол летучего змея на блуд. И сей змей являлся ей в естестве человеческом, зело прекрасном…». «Так испытывал ее Бог», – говорит она. «Когда же пришло время её благостной кончины, умолили Бога сей князь и княгиня преставиться им в един день. И сговорились быть погребёнными в едином гробу. И велели вытесать в едином камне два гробных ложа. И облеклись, такожде единовременно, в монашеское одеяние…»
На следующий же день, на «пошлом» (так охарактеризовала некогда его героиня) капустнике Художественного театра. Знаменитый актер Качалов, назвавший героиню, имевшей в тот вечер вид «восточной красавицы с лубочной картинки», «Царь-девицей, Шамаханской царицей», увидев героя, вскрикивает: «А это что за красавец? Ненавижу!» «Конечно, красив. Качалов правду сказал…» – соглашалась она с оценкой Качалова и процитировала важные для понимания роли нашего героя в её жизни слова: «Змей в естестве человеческом, зело прекрасном…».
До дома он провожал её пешком. Полный месяц над Кремлём в тот вечер показался героине «каким-то светящимся черепом». «На Спасской башне часы били три». Она сказала: «Какой древний звук, что-то жестяное и чугунное. И вот так же, тем же звуком било три часа ночи и в пятнадцатом веке. И во Флоренции совсем такой же бой, он там напоминал мне Москву…» В эту ночь герои остаются в её квартире, а на рассвете она сообщает ему, что вечером того же дня отправится в Тверь и просит её оставить. Он «осторожно оделся», поцеловал её и расстался с ней навсегда. «Дошёл до Иверской, внутренность которой горячо пылала и сияла целыми кострами свечей, стал в толпе старух и нищих