тучи, потом сорвется ветер; резкий, насыщенный влагой, он зашумит листвой и согнет ветки деревьев, неся с собой заглушающий все другие ароматы запах дождя. Упадут первые легкие капли; затем капли покрупнее зашлепают по широким, с ладонь, листьям магнолий, и наконец на землю обрушатся прохладные дождевые потоки.
Мы с Эммой сидели на балконе у моей спальни и смотрели в телескоп на Млечный Путь, пока его не успели затянуть грозовые тучи. На полу под треногой телескопа были разложены несколько незаконченных головоломок. Звезды очаровывали, манили меня, головоломки же я считал чем-то вроде хобби. Я мог собирать их по семь штук одновременно; Эмма в это время обычно рисовала или читала. Сегодня, прислушиваясь к птичьему гомону, она листала «Большие надежды» и делала наброски птиц, присаживавшихся на ближайшие ветки.
Все семь тысяч фрагментов от семи головоломок я ссыпал в одну коробку и как следует перемешал их, как мешают бочонки лото. Шаря в этой куче рукой, я не спеша начал выкладывать семь разных картинок. На то, чтобы собрать их все, могло уйти около двух недель, но я никуда не торопился, к тому же сам процесс нравился мне куда больше, нежели результат. И одну-то большую головоломку сложить непросто, но, лишь добавив к ней еще шесть, вы получаете истинное удовольствие.
Возня с головоломками была для меня – как мне теперь представляется – одним из этапов подготовки к серьезной научной работе. Разглядывая замысловатой формы кусочки раскрашенного картона, я учился не торопиться с выводами, учился быть внимательным и просчитывать возможные варианты. Часто, вертя в руках тот или иной фрагмент, я размышлял: сюда он не подходит, сюда – тоже, тогда, быть может, туда?.. И так далее, и так далее… Головоломки научили меня смотреть на любую проблему с разных сторон и только потом двигаться дальше, потому что каждый кусочек, каким бы маленьким и незначительным он ни казался, имел огромное значение как неотъемлемая часть целого.
Глядя на разбросанные по полу фигурные фрагменты, я перебирал их, отыскивая нужную деталь, в то время как разум мой улетал далеко за пределы балкона, блуждая по поверхности луны, которая взошла рано и была полной и желтой, как масло, предвещая хороший урожай.
Сразу после грозы, начавшейся и закончившейся несколькими довольно сильными порывами холодного ветра, я вновь услышал песню кардинала, но она показалась мне не такой, как обычно. На этот раз звук был глухой, тоскливый, я бы даже сказал – замогильный. Выглянув из окна, я увидел самца кардинала: он слетел на перила балкона и сидел там, глядя на трепыхающееся на полу тельце подружки. Должно быть, порыв ветра сбросил ее туда, повредив или сильно помяв крыло, и теперь бедняжка не могла взлететь. У всех наших соседей были кошки – у некоторых даже несколько; бродячих кошек в окруѓе тоже хватало, поэтому жить раненой самочке в любом случае оставалось недолго. Она, правда, пыталась взлететь, но все попытки только ухудшали