он. – За тренера по теннису? За пастуха?» Всякий раз, когда отец это говорил, два десятка банкиров и промышленников мечтали о том, чтобы она выбрала кого-то из них. Она и правда намеревалась выбрать мужа сама.
– Вы, должно быть, оттуда, – Алессандро указал на дом ее отца.
Она собрала охапку цветов и выпрямилась, повернулась к нему лицом.
– Да.
– Как вас зовут?
– Лиа Беллати. А вы – Джулиани.
– Алессандро.
Она протянула руку за спичками, и он отдал ей коробок. Потом подошла к живой изгороди и взяла плащ.
– Позвольте проводить вас до калитки, – предложил он. – Я достаточно хорошо знаю сад, чтобы найти дорогу в темноте.
Она взяла его под руку. Пусть и чопорно, но он почувствовал идущее от нее тепло, и глубоко вдохнул только от того, что они соприкоснулись.
– Сколько вам лет? – спросил он уже у калитки.
– Достаточно много, чтобы мне не задавали таких вопросов, – ответила она. Хотела уколоть, и ей это удалось.
– У меня есть лошадь, – вырвалось у него, когда она уже вышла за калитку. – Вы ездите верхом? Я уже знаю, что вы прыгаете.
– Да, я езжу верхом, – ответила она. – И что? – А потом, не оглядываясь, пошла к своему дому.
Алессандро повернулся, чтобы уйти по тропе, разделявшей квадраты сада. Его руки пахли ее духами и серой спичечного коробка. Ему хотелось найти способ еще раз ее увидеть. Если она не захочет отправиться с ним на прогулку верхом, придется придумать что-то другое, а он и понятия не имел что, потому что чурался всех приемов или вечеринок.
Алессандро сидел у окна и поджидал Лиа. Каждую минуту, а то и чаще, отрывался от книги, которую читал, чтобы взглянуть, не вышла ли она в сад. Он часами гулял в Монтеверди и на Вилле Дориа, надеясь столкнуться с ней, и через неделю безуспешных попыток начал писать первое из множества писем, отправившихся затем в камин. В большинстве было не больше одной-двух строк, поскольку его страсть и непонятное возбуждение рождали фразы, вроде этой: «Сердце разрывается, на душе мрак, я не могу шевельнуться».
Чтобы противопоставить что-то стыду, который он испытывал от столь сильных чувств, Алессандро представлял себя одним из молодых офицеров Лермонтова, который, осушив стакан фруктового бренди, приставлял револьвер к виску, улыбался и нажимал на курок, показывая, что все ему до фонаря. Читая Лермонтова и других русских писателей, мучаясь без сна до четырех утра, Алессандро не раз говорил себе:
– Мне нужна только одна ночь с тобой, а потом пусть меня хоть выпотрошат.
Однажды ясным утром, когда небо сияло синевой, а солнце обжигало с того самого мига, как выглянуло из-за гор, Алессандро вышел из дома пораньше. В надежде встретить Лиа на улице или на Вилле Дориа. Он как раз миновал конюшню, расположенную около Порта Сан-Панкрацио, когда оглянулся и увидел, что она направляется к нему из сада. В сапожках и особых брюках, которые женщины надевают для верховой езды: при ходьбе они кажутся платьем. Он думал, что они называются котильоны, но на всякий случай называл их mezzi pallonetti или полукружья.