ангелы, – ответил Орфео, глядя в потолок. – Две женщины и мужчина, голос которого эхом отражается от стен.
– Если они так хороши, почему же они поют на площади? – удивился Алессандро. – И кто им платит?
– Все просто. Они из Африки, вот почему они поют на площади, и никто им не платит, хотя они поют как ангелы и должны быть в Ла Скала. Разумеется, туда им не попасть. Они здесь уже месяц. Вероятно, покинули Африку, потому что там сезон дождей или потому что у них сдохли козы. Надеюсь, они никогда туда не вернутся. После каждой песни на площадь сыпется серебряный дождь. Вот увидишь. Из каждого окна, из каждой конторы.
В ожидании певцов они принялись за работу. Копируя португальский контракт, Алессандро обнаружил, что массивное золотое острие пера ручки «Уэджвуд» словно обладает разумом. Если требовались чернила, они поступали. Если Алессандро делал паузу, они уходили внутрь вместо того, чтобы вылиться на бумагу. В итоге перо плавно скользило по бумаге, точно фигурные коньки – по льду, выписывая буквы-фигуры. Если не считать того, что контракт был на португальском, никаких трудностей он не вызывал: речь шла о валютном арбитраже при покупке скота, соленой рыбы и масла.
Время от времени подходил Орфео, чтобы проверить работу временного ученика.
– Рука джентльмена. Летает и катается как на коньках.
– Так у вас тоже летает и катается.
– Да, но обрати внимание, всегда одинаково. Фирменный знак старого опытного писца – единообразие. Каждая буква всегда одинаковая. Джентльмены носятся на своих лошадях по полям и прыгают через изгороди, как им заблагорассудится. Писцы двигаются по трамвайным путям. И однако дисциплина приносит удовлетворение. Та же история, что с луной, всегда движущейся по одной орбите, или с танцами животных…
– Скажите, – перебил Алессандро, опасаясь, что Орфео опять начнет распинаться про светящийся сок, – если писцы так ценят единообразие, почему бы не пользоваться одним из этих новых устройств, пишущих машинок, тогда каждая буква всегда будет одной и той же?
Орфео перестал писать.
– Позволь, я тебе кое-что объясню, синьор, – с жаром заговорил он. – В этой конторе мы идем в ногу со временем. Мы используем все чудеса, которые Господь соблаговолил нам дать. Перьевые ручки, пузырьки с наворачивающимися пробками, стулья, у которых поднимается и опускается сиденье. Мы идем в ногу с прогрессом. Если бы пишущая машинка, о которой ты говоришь, приносила пользу, мы бы без колебаний пустили ее в дело. – И он откинулся на спинку стула с довольной, веселой улыбкой.
– Так пользы от нее нет?
Едва сдерживая смех, Орфео покачал головой.
– Разумеется, нет! Все учреждения, которые покупают эти машинки, обречены! Их никогда не станут использовать в конторах, никогда! Это я тебе гарантирую. Они слишком безликие. Не позволяют понять, что стоит за словами. При этом изначально все надо написать от руки. Я работаю писцом пятьдесят лет. И готов умереть на месте, если скажу хоть слово лжи. Эти машинки никогда не будут широко