посторонились, пропуская меня внутрь круга.
– Она сидела здесь и даже не пыталась убежать, – Бер протянул мне небольшую отлично выделанную шкуру лисы, —держала это в руках.
– Верни ей шкуру, и пусть уходит, Русы не воюют с женщинами.
Получив шкуру, дикарка недоуменно посмотрела на меня и на Бера. Теперь, при свете дня мог рассмотреть ее внимательно: девушка действительно была красива. Большие карие глаза смотрели удивленно и с небольшой обидой. Длинные густые волосы, перехваченные в нескольких местах кожаной полоской, доходили до середины бедра. На девушке была набедренная повязка, а грудь и спину покрывала другая шкура с отверстием для головы по типу мексиканского пончо.
Воины расступились, давая дикарке уйти, но она не шелохнулась.
– Уходи, иди домой, – повторил я вчерашнюю фразу и чуть не упал, услышав в ответ, как она идеально повторила мои слова:
– Уходи, иди домой. – Бер даже разинул рот от удивления, услышав так четко произнесенную фразу.
– Макш, Ха (она хочет быть твоей женщиной), – вклинился в разговор Санчо, плотоядно разглядывая дикарку.
– Санчо, заткнись, – отмахнулся я от него и повторил уже суровым голосом:
– Иди домой!
Девушка вздрогнула и шагнула в мою сторону. Бер выскочил вперед, заслоняя меня от моего визави, но дикарка мягко пропела:
– Лиа мава те, – эту фразу я уже слышал, ее она говорила ночью, когда я отпустил ее.
– Пропусти ее, – Бер посторонился, и девушка остановилась передо мной:
– Лиа мава те, – снова повторила она и, протянув руку, коснулась моей груди. Осмелев, девушка взяла мою руку и коснулась ею своей груди скрытой под шкурой.
– Мава те.
Я беспомощно оглянулся, ища поддержки у своих людей. Сомнений не оставалось, девушка предлагала себя в спутницы, даже я это понял. Но мне почти пятьдесят лет, а ей едва ли восемнадцать. Все отводили глаза, едва сдерживая смех. Только Санчо улыбался, сияя словно начищенный медяк.
– Макш, Ха (она твоя).
– Бер, это ты ее привел вчера, кто тебя просил, – прорычал я на сына, едва сдерживающего смех. Это стало последней каплей, вначале Бер, а за ним и все остальные начали смеяться, нет не просто смеяться, а хохотать, складываясь пополам. Дикарка вначале испугалась, а затем залилась переливчатым смехом, обнажив великолепные ровные зубы. Заметив, что моя рука по-прежнему на ее груди, я поспешно отдернул ее, вызвав новый приступ смеха у своих людей. На минуту я начал закипать от гнева, но, посмотрев в бездонные карие глаза, неожиданно для себя рассмеялся.
– Хочешь быть моей? – уловив суть вопроса по интонации, девушка кивнула и снова коснулась моей груди. «Да что с тобой делать, откуда ты такая упертая взялась?», – мелькнуло в голове, и прежде, чем на вопрос ехидно ответил мой внутренний голос, сказал вслух:
– Хорошо, потом не жалуйся, – воины встретили мои слова оглушительными криками, потрясая оружием.
Дикарка испуганно сжалась, но увидев