дядя и его друзья, которые жили весело, пили водку, закусывая её перчиком, а вылезая из шахты, перемазанные углём, чёрные, как черти, улыбались белозубыми улыбками:
«Эти шахтёры (углекопы) казались мне тоже престранным народом: будучи, большей частью, беглыми с каторги, паспортов они не имели, и отсутствие этой непременной принадлежности российского гражданина заливали с горестным видом и отчаянием в душе – целым морем водки».
Замечательное, жизнелюбивое племя, говорившее на суржике…
Да, конечно, жизненный путь Аркадия Аверченко не был усыпан розами. Но самое главное, Аркадий Тимофеевич никогда не унывал. Болезненный мальчик не получил хорошего образования, и всё же заряда жизненной энергии, хитрости и ума хватило с лихвой, чтобы компенсировать пробелы.
Впрочем, вот как он напишет о своей болезненности позже: эту версию, дававшую ему возможность не ходить в школу, более всего поддерживал он сам. «Ещё за пятнадцать минут до рождения я не знал, что появлюсь на белый свет…» – так начинается «Автобиография».
Вообще, начало его творческой карьеры, как и само рождение, окутано покровом тайны. По одной из версий, рассказ «Как мне пришлось застраховать жизнь» он опубликовал в харьковской газете «Южный край»:
«Литературная моя деятельность была начата в 1904 году, и была она, как мне казалось, сплошным триумфом. Во-первых, я написал рассказ… Во-вторых, я отнёс его в „Южный край“. И в-третьих (до сих пор я того мнения, что в рассказе это самое главное), в-третьих, он был напечатан!»
Однако исследователи творчества этого гения сатиры и юмора обнаружили его рассказ «Умение жить» в журнале «Одуванчик» за 1902 год. Вот это и было, видимо, самое главное качество писателя, которое спасало его в трудные минуты. Аверченко много пишет, не гнушается подённой работы редактора, жизнь бьёт ключом по голове.
Из Харькова Аверченко был выслан генерал-губернатором Пешковым за то, что рьяно бичующий пороки писатель перешёл красную линию. Чтобы укротить этот бьющий из-под земли гейзер энергии и юмора, Пешков захотел наложить на Аверченко штраф в 500 рублей. Но денег у литератора не было: «Увидев мою непоколебимость (штраф был без замены тюремным заключением), Пешков спустил цену до 100 рублей. Я отказался…».
Вот интересно, с царским генерал-губернатором, «душителем свободы слова», можно было торговаться. А вот сейчас? Не закатают ли смельчака или нахала, который бросит вызов проворовавшемуся чиновнику, без всякой торговли сразу в асфальт?
«Мы торговались, как маклаки, и я являлся к нему чуть не десять раз. Денег ему так и не удалось выжать из меня!
Тогда он, обидевшись, сказал:
– Один из нас должен уехать из Харькова!
– Ваше превосходительство! – возразил я. – Давайте предложим харьковцам: кого они выберут?»
Выборы! В наше героическое время можно и к гадалке не ходить: понятно, выберут губернатора, даже если живёт он в медвежьей берлоге.
«…Так как в городе меня