унес его с собой! – сказал Лурса как о неоспоримом факте.
– Верно. Или спрятал! Все это очень неприятно.
И комиссар поднялся.
– Думаю, что мне незачем сюда больше приходить, – произнес он. – Но если вы хотите, чтобы я держал вас в курсе дела, то…
Лишь минут через пять после его ухода Лурса проговорил вслух:
– Странный субъект!
И добавил:
– В сущности, что он здесь делал? На что намекал?
Он оглядел письменный стол, печурку, початую бутылку вина, сигарету, дымившуюся на краю пепельницы, кресло, на котором сидел толстяк-комиссар, потом, словно с сожалением оторвавшись от этой привычной обстановки, открыл дверь и с глубоким вздохом пустился на поиски.
Но как только он подошел к парадной лестнице, кто-то поднялся со стула ему навстречу, кто-то, кто ждал его, очевидно, уже давно, подобно тому как комиссар полиции поджидал его в кабинете.
Лурса не сразу узнал Анжель, горничную, которую накануне прогнала Николь. Правда и то, что сейчас на ней была темная шляпка, синий английский костюм, кремовая шелковая блузка, подчеркивавшая ее мощный бюст, да к тому же еще она чудовищно размалевала себе все лицо – щеки чем-то лиловато-красным, а ресницы не то черным, не то синим.
– Соблаговолит она меня принять или нет?
И тут же на лестничной площадке разыгралась сцена, столь неожиданная, что Лурса почти ничего не понял. Опять обнаружилось нечто, о чем он и не подозревал, – грубость, тошнотворная вульгарность этой вдруг распоясавшейся девицы, которая хоть и недолго, но все же жила под его кровом, прислуживала ему за столом, стелила ему постель.
– Сколько вы мне дадите?
И так как он не понял, она продолжала:
– Надеюсь, еще не успели налакаться? И то верно, сейчас еще не время! Да не пяльте на меня глаза, не воображайте, что вам удастся меня запугать, да и вашей дочки, как там она ни пыжится, я тоже не боюсь. Меня голыми руками не возьмешь! Подумайте только, сажусь в поезд, еду к себе домой отдохнуть. Живу у родственников, и что же происходит: являются жандармы и уводят меня, словно воровку какую-нибудь, не сказав, в чем дело! А в суде меня целый час продержали в коридоре, даже поесть не успела! А все по милости вашей шлюхи-дочери. Будьте уверены, я им все выложила…
Даже независимо от смысла слов, хотя Лурса в них почти не вслушивался, его поразило само неистовство этой скороговорки, где звучали злоба и презрение той, которую до сегодняшнего дня он видел только в черном платье и белом фартучке.
– Я знаю, как на это смотрят в деревне, там ни за что не поверят, что жандармы могут зазря человека забрать! Если начнут справки наводить, всегда найдутся соседи, которые захотят мне напакостить. Вы люди богатые и можете заплатить, хоть живете как свиньи какие-нибудь…
«Как свиньи»… Это слово поразило его… Он огляделся вокруг, будто впервые увидел свое запущенное жилье.
– Сколько же вы мне дадите?
– А что вы сказали следователю?
– Не