каким-то подозрительным типом после приключения с Королевой Бедлама, не было известно никому, кроме самого Мэтью. Он не хотел, чтобы об этом знала Берри и уж тем более ее дед, всегда державший наизготове перо в перепачканных чернилами пальцах. Время от времени Мэтью порывался поведать свою тайну Грейтхаусу, но каждый раз все-таки решал, что лучше молчать, а на тьму старался просто не обращать внимания. Но это порой было очень непросто.
Карточка была предупреждением, что ему грозит смерть. Нет, не грозит. Она ему обещана. Такую же карточку подбросили Ричарду Герральду, полубрату Грейтхауса, и через семь лет обещание было исполнено самым чудовищным способом. Такую же карточку получил и мировой судья Натаниел Пауэрс, у которого Мэтью работал секретарем и который свел Мэтью с Кэтрин Герральд. Обещание расправы продолжало витать над Пауэрсом, летом покинувшим Нью-Йорк с семьей и отправившимся в колонию Каролину помогать брату Дарему управлять табачной плантацией лорда Кента.
Обещанная смерть должна была наступить в этом или следующем году, или годом позже, или еще через год. Кто получал такую карточку с кровавым отпечатком пальца, того обязательно настигала рука профессора…
– Ты свое рокахомини есть собираешься? – спросил Грейтхаус. – Холодное оно никуда не годится.
Мэтью покачал головой, и Грейтхаус подвинул его миску к себе.
В несколько мгновений здоровяк, четыре раза черпнув ложкой, почти полностью очистил миску от рокахомини, а тьма, накрывшая Мэтью, отступила – она всегда отступала. Сердце его снова билось ровно, капельки едкого пота испарились, он сидел спокойно, с бесстрастным выражением лица. Никто из присутствующих и не подозревал, что за сидящим рядом с ними молодым человеком гонится по пятам страшная смерть и преследование это может продолжаться годами – или закончиться сегодня же вечером на Бродвее ударом клинка в спину.
– Ты где?
Мэтью моргнул. Грейтхаус отодвинул миску.
– Ты был не здесь, – сказал он. – Я знаю этот адрес?
– Я думал про Зеда, – произнес Мэтью, стараясь говорить поубедительнее.
– Думай о чем хочешь, – быстро ответил Грейтхаус, – но я принял решение. Глупо, когда такой способный парень, как Зед, занят только тем, что таскает трупы. Говорю тебе, рабов я на своем веку перевидал, но чтобы невольником стал га – такого не было, и, если будет возможность выкупить его у Маккаггерса, можешь быть уверен, я предложу свою цену.
– А потом будете хлопотать о его освобождении?
– Совершенно верно. Как было отмечено прошлым вечером, закон запрещает рабам заходить в таверны. Какой толк будет от Зеда, если его не пустят туда, где он может нам понадобиться? – Грейтхаус полез в карман за деньгами. – И потом, я вообще против того, чтобы держать раба. Религия моя не позволяет. А раз в Нью-Йорке уже есть несколько вольноотпущенников – возьми хоть цирюльника Михея Рейно, – значит есть прецедент, и им можно воспользоваться. Доставай деньги, я зову Эвелин.
Он