еще меня все время преследовали слова Надежды Степановны: «Здесь я его и нашла, с телефонной трубкой в руке», – так что я все время косилась на то место, мне все время казалось, что там все еще лежит Филаретыч…
Наконец я все же нашла пару подходящих фотографий и хотела уже уйти, но снова вспомнила слова Надежды Степановны:
«Видно, разговаривал с кем-то, когда смерть за ним пришла…»
С кем же он разговаривал? И не был ли этот разговор причиной смерти?
Я взглянула на телефон, который стоял на столе.
Телефон был хотя и старый, но довольно навороченный, с памятью и автоответчиком. И что-то меня словно подтолкнуло – я сняла крышку и вытащила из аппарата карту памяти. И только после этого отправилась обратно на работу.
Азадовский на меня наорал – мол, что так долго, тебя только за смертью посылать…
Очень это у него уместно получилось, насчет смерти!
Я, конечно, не выдержала и ответила ему достойно. Мол, ищите другую дуру, которая за такие гроши будет выполнять все ваши поручения и еще лебезить перед вами.
Он от удивления потерял дар речи.
Но потом… думаете, он меня уволил или наорал?
Он и слова не сказал!
Вот так и надо всегда – давать отпор хамам! Не подумайте, что я почувствовала удовлетворение, мне на него плевать.
Тогда я развернулась и ушла. И дверью даже не хлопнула – все же директор умер, нужно потише себя вести.
В музее царили, по выражению того же Михаила Филаретовича, разброд и шатание, сотрудники как потерянные бродили между экспонатами, собирались по двое-трое и перешептывались, боязливо оглядываясь на кабинет директора. Для посетителей музей был закрыт.
На следующий день были назначены похороны. Народу пришло много – Михаила Филаретовича в городе знали. В основном коллеги, бывшие соученики, чиновники от культуры – ну, эти по обязанности.
Было много речей, играла траурная музыка – в общем, ничего интересного. Противно только было наблюдать, как Азадовский юлил перед городским начальством: наклонялся, заглядывал им в глаза, угодливо улыбался, только что хвостом не вилял. Впрочем, может, и вилял, под одеждой не видно.
Потом в музее был выходной, но новый директор, назначенный официально, распорядился, чтобы сотрудники явились на работу. Дескать, нечего расслабляться, и так сколько времени зря потратили. Так и сказал – зря. Это когда мы все на похороны пошли.
Я не удержалась тогда и громко фыркнула. Азадовский посмотрел на меня… я сказала бы, что волком, но куда ему до волка, он больше на шакала смахивает. Такой противный шакал Табаки из мультфильма: «А мы пойдем на север!»
Остальные сотрудники промолчали, так что инцидент был исчерпан. А я поняла, что недолго мне в музее работать. Азадовский – очень злопамятная сволочь. Да и ладно, раз Филаретыча больше нет, то и мне тут делать нечего.
Однако когда Азадовскому следующий раз понадобилось кого-то послать в квартиру покойного директора, он снова отправил меня.
И вот чем это кончилось.
Я