мгновение-другое, Тесугу сбросил с себя идущую вокруг пояса повязку из выделанной шкуры. Ночью она служила ему защитой от холода и острых камней, днем же… в стойбище ходить нагим было не принято, но в охотничьих лагерях не существовало подобного запрета. И вот он уже развязывал жильную веревку, державшую на ногах обувь.
Повязка легла на глаза.
– Ты пойдешь со мной вверх,– услышал он голос Бына, и кивнул, стоя в своей черной слепоте, думая о том, что повязка, должно быть, должна помешать ему увидеть место Древних раньше срока. Но что он может отдать духам рода, нагой, босой и такой далекий от мест, где родился?
По окрику старого Бына он двинулся за ним, осторожно ступая между округлых камней. Путь на холм был недолгий, округлые валуны позволяли ступать вполне уверенно даже вслепую, по голосу Бына, и Тесугу невольно подумал, что так не бывает. Камни лежали так ровно, словно кто-то разместил их… впрочем, несмотря на это и свою осторожность, он пару раз болезненно задел края валунов пальцами, с трудом удерживаясь от вскрика.
Когда поверхность под стопой стала ровной, Тесугу ощутил, что они оба – дыхание Бына доносилось откуда-то слева – стоят на каком-то невысоком холме. Ветер здесь усилился, по телу бежала дрожь, в животе болезненно сосало. Что собирается делать Бын?
Словно услышав его мысли, Бын заговорил надтреснутым, глухим голосом:
– Отпустите дух этого юнца, о, смотрящие на нас из ночи, о, ушедшие в нижний мир. Он сосал грудь наших матерей, ел за нашими очагами и слушал духов рода, но нам не принадлежал. Жители нижнего мира назвали его своим от рождения, и принадлежавший им – к ним и уйдет. Кровь его прольется в нижний мир, и напоит его темных духов, и вернутся они в наш мир, чтобы была у детей наших пища и укрытие. Ты стоишь перед концом твоей жизни, Тесугу, – на этих словах голос старого Бына вдруг прыгнул вверх, так, что юноша вздрогнул – ты, родившийся мертвым и меченый знаком нижнего мира, пришел сюда, чтобы исполнить волю Эцу, и дать свою кровь жителям нижнего мира. Готов ли ты?
– Готов, – голос юноши надломился, как сухая ветка, он попробовал сглотнуть, но в горле пересохло. Он готов, но к чему?
– Ты отдашь духам рода знак мужчины, – Бын сейчас стоял перед ним, невидимый, так близко, что Тесугу ощущал запах из его рта, – и эта кровь уйдет предкам. Но для жителей нижнего мира, для Первых и всех Древних ты отдашь её уже не мне.
Он кивнул, хотя Бын не спрашивал его ни о чем – все решено, и его согласие не требуется. Так надо было – он, не знавший прикосновения ножа и раскаленного камня, не носивший на теле знаки охотника, не мог совсем не отдать крови роду, и будет это…
Тесугу почувствовал, как грубая рука хватает его за ту часть тела, что ему ни разу еще не позволили использовать, как надлежит мужчине, зажимает – и в следующий миг его опалила боль, жгучая и соленая. Юноша едва успел поймать свой крик на кончике языка, до крови прикусив нижнюю губу, и согнувшись.
– Сними повязку, – голос Бына изменился, теперь