холмистые земли вокруг прежней столицы Заиорданских земель Керака Моавского, местность стала плоской, однообразной, унылой – взгляду не за что зацепиться. Зато охранники каравана как будто повеселели: среди этих открытых, опаленных солнцем пространств уже не нужно было следить за каждым холмом и оврагом, откуда могли появиться бедуины-разбойники, привлеченные богатством каравана, как ос привлекает мед. Теперь можно было и расслабиться, даже подремать, покачиваясь в седле, если кто-то был способен на это в такую жару.
Мартин ехал от самого Дамаска в качестве одного из охранников направляющихся в Аравию испанских евреев сафардов. И если сперва своим обликом мавали[41] он и обращал на себя внимание людей в караване, то за долгие дни путешествия уже ни у кого не вызывал интереса – просто один из назареян-ренегатов, нанявшийся на службу за плату. Какой-то персидский торговец лошадьми даже попытался выменять у Мартина его гнедого белоногого коня Незерби на трех верблюдов.
– Это хорошая сделка, соглашайся, – причмокивал губами торговец, но Мартин не собирался отдавать доставшегося ему от маршала де Шампера скакуна.
Этот конь был на редкость выносливым – возможно, сказалась в нем арабская примесь его предков или Незерби уже свыкся с жарким местным климатом за то время, что ходил под прежним хозяином-тамплиером, – но он никогда не доставлял Мартину хлопот. Статью гнедой был гораздо крупнее изящных арабских скакунов, однако отличался красивыми формами, что и привлекло к нему внимание лошадиного барышника. Последний то и дело донимал Мартина просьбами, говоря, что этот белоногий жеребец очень подошел бы для улучшения породы в его табуне. И опять предлагал Мартину своих верблюдов. Надоел, как навязчивая муха! Впрочем, Мартину за время медлительного шествия каравана все тут надоело – и эти неспешно вышагивающие верблюды под тюками товаров, и покачивающиеся паланкины, и блеющие овцы, и пешие путники – рабы, женщины, мужчины, дети, даже старики, а также паломники, совершающие хадж в священную для мусульман Мекку.
– Иншалла![42] – восклицали паломники, опускаясь на колени во время привалов. И караванщики вынуждены были ожидать, пока они совершат молитву.
Мартин же молча бесился. Уже почти месяц, как они выехали из Дамаска, и едут, едут, едут – неспешно, мерно, неторопливо, как и полагается столь огромному каравану. Порой Мартину казалось, что он зря последовал совету Иосифа и примкнул к каравану. Казалось, куда проще было бы понестись вскачь в сторону Монреаля, прилететь на крыльях любви к той, которая томится в плену… Но бывший ученик ассасинов одергивал себя: разве не учили его терпению в замке Масиафе? Разве он сам, столько лет служивший разведчиком, не понимал, что в том, что он задумал, излишняя поспешность только навредит?
К Мартину приблизился переодетый в сарацинского стражника тамплиер Ласло Фаркаш. В пути он на удивление быстро зарос темной бородой,