козла и поволочь его в стадо, либо вцепиться в эту искусительницу, которая не переставая тёрлась о его нос, доводя до полного одурения.
И пёс поддался искушению, не в силах устоять перед волшебным ароматом этой подковы, обладателем которой был лежащий, упрямый козёл. Продолжать нюхать дурманящий запах больше не оставалось сил. Пёс молниеносно раскрыл страшные челюсти, отпустив бороду, и в туже секунду вцепился в искусительницу, которая сломалась возле самого мужицкого кулака.
Дух сломанной подковы проник в пасть пса и ещё сильнее одурманил его голову. Он напрочь забыл, что и кто под ним лежит, он был там, в том сарае, а рядом его дружок с принесённым на себе угощеньем.
А тем временем бородатый, почуяв свободу, прятал зажатую в кулаке вторую половину ароматной, домашней колбасы. Кобель опустился на землю и зажал колбасу между лап. Он обгрызал её мелкими кусочками, точно так, как восемь лет назад, вытаскивал из шерсти своего дружка рисинки и мелкие бараньи кусочки мяса. Он смаковал, наслаждаясь воспоминаниями своего щенячьего детства. Сегодня для него был второй самый счастливый день в его уже немолодой собачьей жизни.
Мужик уже сидел, примяв высокую траву своим широким арбузным задом, смотрел в безоблачное голубое небо, крестился и громко благодарил Всевышнего:
– Господя! Уберёг мя от сатаны в волосьях псиных, бороду и мякоть членов, сберёг мя от окаянного! Господя! И сохранил в целости плоть задых моих и порты в полосу не драны мя! И живёхонек раб твой в зелёной травке пребывая, скотина шерстяная рядом оную пожирает те! Благодарствую тя, что ума дал православному, усмирити дьявола колбаскою домашнею, надоумил мя в края далёки взяти ея, нечисть усмиряти окаянную. Поглядь вниз! Жрёть супостат, и всё крошевом-крошевом окаянный. В праздной трапезе пребывает, бес кудлатый! Аки петушка сахарного лобызает, харя клыкастая!
Страха не было на его лице, из взлохмаченной головы катил пот, алый воротник рубахи потемнел от влаги, и последний градус, выпитой утром крепкой чачи, покинул буйную голову. Мужик сидел в траве одурманенный случившимся и растерянный.
Прочитав молитву «О здравии и спасении», перекрестился и медленно перевёл устремлённые в голубые небеса выпученные глаза на землю. Теперь, освобождённый от звериных «тисков» и имея, видимо, много претензий, он уставился на пса, который лежал в двух шагах, целиком занятый колбасным обрубком, крепко зажатым между лап.
Мужик не вставая дотянулся до картуза и начал усердно вытирать им, смачно пропитанную собачьими слюнями, чёрную бороду. Долгий процесс вытирания лохматой бороды сопровождался басистой тирадой недозволенной русской матерщины и оскорбительных слов в адрес дерзкого кавказского кобеля.
– Да разъетить твою-то суку-мать, паршивицу такую! И кобеля-отца твого разъетить-та тожа, с матерью вместе евоной! Пашто дьявол, пашто лик образный, господом данный мине, испоганил слюнью ядовитой, аки аспид