в его голове не свербела мысль о том, что отец может погибнуть.
Сколько раз он представлял себе картину, как во время боя его папочка – в такой же серой солдатской шинели, в которой он приезжал из Владимира, с винтовкой наготове, с криком «Ура!» – вместе со своими товарищами бежит в атаку на врага, и вдруг свинцовая пуля или осколок снаряда попадает ему прямо в грудь! Папочка хватается рукой за сердце, между пальцами сочится кровь, которая струйками стекает по шинели и капает на землю, образуя у его ног какой-то непонятный рисунок из алых пятен. Причем, если это случается весной, летом или осенью, то рисунок едва заметен – кровь не так сильно выделяется на зеленой или бурой траве, а на голой земле – тем более. А вот если она падает на белый снег, когда на улице зима, то рисунок из папочкиной крови получается таким ярким и таким контрастным, что его видно издалека…
Аркаша машинально смахнул катившуюся по щеке слезу. Потом кулаками протер глаза, размазав по лицу скопившуюся в них влагу. Он часто плакал, рисуя в воображении картину гибели отца, и слез своих не стеснялся. Он так любил папочку и так по нему тосковал, что чувство неловкости, которое, казалось бы, должен испытывать мальчик в его возрасте, плача, как маленький ребенок, не шло ни в какое сравнение с чувством той тоски по любимому человеку, которая поселилась в сердце Аркаши в тот день, когда Петр Исидорович ушел на фронт.
После таких слез – которых, впрочем, никто никогда не видел – на душе становилось немного легче.
«Нет, – подумал Аркаша, перестав плакать, – его не убьют. Потому что – если его убьют – как мы будем жить без него? Кончится когда-нибудь эта проклятая война, и мы будем, будем вместе! И никто уже нас не разлучит!»
Решив, что ему прямо сейчас необходимо поделиться своими мыслями с отцом, Аркаша вырвал из тетради чистый листок, придвинул поближе чернильницу и приготовился опустить в нее перо. Вдруг на его лице появилось выражение глубокой задумчивости, взгляд обратился на висевшую над письменным столом книжную полку, но не скользнул по корешкам расставленных на ней томов, а, словно даже не видя их, застыл, казалось, на всех книгах сразу.
Так он просидел несколько секунд, а может быть, и минут – счет времени был потерян. Потом губы мальчика зашевелились, будто он заучивал молитву, лицо озарилось легкой улыбкой, ручка с пером, наконец, опустилась в чернильницу, и на чистом листке бумаги появились первые строчки стихотворения:
Проходят, точно сон кошмарный,
Тяжелые года.
Но миг настанет лучезарный,
Мы будем вместе навсегда.
Поставив точку в конце четверостишия, Аркаша снова задумался – нужно было написать продолжение. Его взгляд теперь устремился на окно, за которым по-прежнему моросил мелкий осенний дождь. От творческого процесса мальчика отвлекла мысль о том, что сегодня выйти из дома точно не удастся. Да и к ним вряд ли кто-нибудь придет – в такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выпустит.
Аркаша снова сосредоточился