взвилась эринией:
– Вы не смеете упрекать меня в этом! Я сделала все, чтобы быть вам хорошей женой, Серж!..
– И хорошей матерью? – спросил он. Она осеклась и прикусила губу. Затем произнесла:
– Не будем сейчас о Николя. Речь не о нем.
– Почему же нет? Коля наш сын, наследник, – и не это ли главное, что связывает нас, раз уж вам угодно именовать наши отношения семьею?
Пальцы Ирэн мяли, тянули и рвали тонкую ткань перчатки.
– Я не могу покинуть двор, чтобы съездить к нему! – воскликнула она срывающимся голосом. – И вы это прекрасно понимаете!
Граф откинулся на спинку кресла и снова скрестил руки на груди:
– Нет, не понимаю, мадам. Государю вы уже не нужны – и давно. Вы вполне могли бы оставить Петербург и съездить к сыну в Гурзуф.
Ирэн вздрогнула, будто он дал ей пощечину; щеки заалели.
– Это неправда! Все, что говорят о нем… и этой дурочке, которой он якобы увлекся, – неправда! – истерично взвизгнула она.
– Мне это все равно, – презрительно перебил ее муж. – Мне важен Коля. Его здоровье, его счастье. Он скучает по вас. Вы могли бы хотя бы несколько раз в год ездить к нему.
– Я съезжу, – быстро произнесла Ирэн. – Весной. Когда снег сойдет.
– Я запомню, что вы это сказали.
Она вдруг встала, перегнулась через стол и положила узкую ладонь ему на плечо.
– Серж, если я обещаю, что поеду… Вы станете другим? – спросила она грудным голосом, который раньше сводил его с ума и заставлял сердце колотиться как бешеное. – Вы вернете мне свою пылкую любовь? О, Серж… То, что было между мною и его величеством… Я не могла отказать ему, вы должны понять это. Я была так юна, так наивна…
Сергею очень хотелось стряхнуть ее руку, как стряхивают мерзкое насекомое. Он резко встал:
– Если это все, мадам, то прошу меня простить, у меня еще есть дела.
Облако пробежало по ее прекрасному лицу, но она тотчас обольстительно улыбнулась:
– Хорошо. Я вас оставлю, Серж. Но помните: дверь моей спальни всегда открыта для вас.
Она исчезла за дверью, а Сергей прошелся по кабинету. Перчатка Ирэн валялась на ковре; он поднял ее кончиками пальцев, брезгливо – и швырнул в корзинку для ненужных бумаг и мусора.
Но на руках остался аромат ее духов. Когда-то он пьянил графа больше любого вина. Теперь и этот запах вызывал тошноту. Захотелось немедленно вымыть руки, словно они испачкались.
«Двери вашей спальни открыты для меня! Да; но почему бы, дорогая Ирэн, вам не добавить также, что они открыты еще и для государя императора? И для других, молодых и наглых? Вы просите меня о любви! Какая чушь! Когда же вы поймете, мадам, насколько вы омерзительны мне, со всей вашей красотой, бархатным голосом и обворожительной улыбкой?»
Боже, как же она глупа!.. Вернее, не так, – как он был глуп, что не замечал этого, когда влюбился в нее без памяти и попросил ее руки!
И эта сцена при управляющем… Глеб Игнатович, конечно, никому