подбородок. С прерывистым стоном О’Флаэрти клонился все ниже, пока не сел на землю, затем он подтянул колени к груди и стал раскачиваться из стороны в сторону; он задержал дыхание, и лицо его побагровело.
Зрелище это повергло в недоумение всех, кроме Паддока, непосредственно причастного к происходящему; побледнев, он в тревоге подскочил к О’Флаэрти:
– Боже… Боже мой… О’Флаэрти, дорогой друг… он очень болен… Как вы, сэр?
– Не давал ли ты ему попробовать свое любимое постное блюдо? – участливо осведомился Деврё.
Представляю себе выпученные глаза и испуганное лицо Паддока, в упор вглядывающегося в искаженные черты своего доблестного соратника, – и вспоминаю один из рисунков Тони Жоанно, где изображено, как верный Санчо Панса склоняется над распростертым телом Рыцаря печального образа.
– Лучше бы уж я сам проглотил это зелье… Благие небеса, что же будет?.. Вам не полегчало? Может, все-таки полегчало?
Вряд ли О’Флаэрти его слышал. Он плотнее обхватил колени, обращая к небу собравшееся в тысячу складок лицо; глаза его были зажмурены, а сквозь стиснутые зубы вырвался сдавленный крик; почерневший, он выглядел просто ужасающе.
Кое-кто из зрителей в задних рядах решил, что О’Флаэрти насквозь пронзен шпагой своего грозного соперника. Раздался хор восклицаний и советов, были упомянуты такие средства, как паутина, бумажная затычка, священник, бренди и прочие в том же роде, однако ничего этого под рукой не оказалось, и никто не двинулся с места, чтобы сходить за помощью, потому оставалось полагаться разве что на природу.
В порыве отчаяния Паддок сдернул с себя треуголку и стал топтать ее ногами.
– Он умирает… Деврё… Клафф… говорю же вам, он умирает. – Паддок уже готов был объявить себя убийцей О’Флаэрти и отдаться в руки первому, кто вызовется взять его под стражу, но внезапно вспомнил о своих обязанностях секунданта и, сделав над собой усилие, вернулся к их исполнению. – Джентльмены, мне представляется совершенно невозможным, учитывая тяжелое положение моего друга… – заговорил Паддок с церемонным поклоном. – У меня… у меня есть основания опасаться… собственно, я знаю… его осмотрел доктор Стерк… он стал жертвой отравления… так что продолжить наше дело чести в настоящее время нет никакой возможности.
Паддок завершил свою речь не допускающим возражений тоном и решительно водрузил на свою круглую напудренную голову треуголку, которую кто-то поднял и сунул ему в руку.
Мистеру Мэхони, при всем его великолепии, недоставало понятливости, волнение Паддока он ошибочно принял за наступательный пыл. Посему его слова прозвучали не только подчеркнуто изящно, но и сурово:
– Если я правильно понял вашу артикуляцию, сэр, вы упомянули «отравление». Полагаю, вы причисляете себя к джентльменам, блюдущим законы рыцарства, и вам небезызвестно, что в подобных случаях, во имя собственной чести и уважения к достойному сопернику, следует изъяснить с точностью, что